Романтизм и реализм, или Лелия и Леля. Лейла Хугаева

отсутствия в романе какой либо этической теории, доказывающей, почему поведение Жанны этично, а поведение милого друга не этично. Если примерять к его книге физиологическую теорию Золя, то вывод получается прямо противоположным, несмотря на разную судьбу главных героев. Однако сам Флобер, учитель молодых писателей, был против каких бы то ни было теорий. Искусство для искусства, оно не должно осуждать, а лишь показывать жизнь, высвечивать зло – это тоже месть, говорил он. И это стало слабым местом его собственного творчества. Однако, радикальным отличием творчества Флобера от Золя было то, что Флобер искал Дух, противопоставляя его животному началу, и не нападал на Евангелие, но критиковал его. Страстный поклонник Монтеня, разве мог он быть религиозным догматиком? Тем не менее, за неимением другого художественного образа Духа, он рисует свои «три повести» о духе, прибегая к образам святых из библейской поэзии.

      2. Новая теория любви Пруста

      Андре Моруа пишет в биографии Пруста, что тот дал нам новую теорию любви. Самым интересным в этой «новой теории любви» является тот факт, что она узаконила и оправдала все то, над чем потешался реализм предыдущих поколений литераторов. Бальзак, которого Пруст боготворил, тоже сделал нечто подобное, стараясь поэтизировать разврат. И у него дАртез идет на сознательный самообман, позволяя распутной «комедиантке» из высшего света морочить себе голову, чтобы сыграть с ней любовную интригу. Но Бальзак все еще лицемерит, считая необходимым на словах отличать искреннюю любовь от обыкновенного разврата. Пруст абсолютно искренен и дерзок в своей апологии не только разврата, но и все абсурдной стороны любовной комедии.

      Казалось бы, что после «госпожи Бовари» Флобера уже невозможно не смеяться над донкихотством романтических бредней, над кривым зеркалом в котором любовный дурман отражает реальный мир. Казалось бы, что после той глубины анализа в которой Кьеркегор последовательно представил себя как соблазнителя, а потом как исследователя разоблачающего эту неблагодарную роль, уже нельзя всерьез говорить о счастье донжуанства. Но вуаля, приходит Пруст и заявляет свою систему законов открытой им новой теории любви. Моруа сводит эти законы к следующему:

      1. Любовь – это комедия. Любимых нет, есть роль любимых, которые мы сами раздаем

      2. Отдать кому-то роль Возлюбленного необходимо, поскольку любовь смысл жизни

      3. Мы ничего не знаем о Возлюбленном, мы любим только образ, который созрел в нас самих и в который мы его облачили. Поэтому разочарование неизбежно. Но всегда есть новый кандидат на воплощение нашего образа

      4. Без этого образа он ничто. Неважно насколько он примитивен, глуп и низок в действительности. Интеллект и правда жизни не имеют никакого отношения к любви

      5. Любовь это эгоистическое чувство, которое есть мечта об обладании любимым