На кухне всё осталось нетронутым. На столе продолжал одиноко стоять пакет с продуктами. Элейн вытащила из него бутылку воды. Глоток оказался обжигающе ледяным, больно резанул по горлу, но внутри сохранялась сухость. Девушка медленно перевела взгляд на часы. 4:23. Тёмное время.
Ноги сами привели её к лестнице. Наверх. Мысль застряла в голове: там, в спальне, ещё оставались её вещи. Там ещё хранились остатки её жизни. Не выдержав, Элейн осторожно шагнула на первую ступень. Доска откликнулась тонким, усталым стоном. Ещё шаг. Вдох. Она знала этот дом. Знала, какие половицы предательски выдадут её движение. Дверь в спальню была приоткрыта. Темнота за ней казалась густой, почти осязаемой. Она вошла.
В спёртом воздухе чувствовалась тяжесть, будто на грудь положили плиту. В нём застыли запахи старых тканей, пыли, затхлости… и чего-то ещё, нечто такое, от чего сводило желудок и волосы вставали дыбом. Она провела рукой по постели. Холод.
В тусклом зеркале отражался расплывчатый силуэт, едва напоминающий человека. Элейн сделала шаг вперед, и бледный свет луны скользнул по её лицу. Из зеркала на неё смотрела другая, чужая женщина. Глаза запали, скулы заострились, губы посинели. Взгляд мутный, безжизненный. Элейн медленно подняла руку. Пальцы коснулись прохладной поверхности и почувствовали обжигающий, пронизывающий холод, который пробрал их до самого сердца. Казалось, будто она только что прикоснулась до чего-то разлагающегося, ощутив на кончиках пальцев мерзкое скольжение личинок. Отражение послушно повторило её движение, но задержалось дольше, чем должно было. Едва уловимая деталь, эта несоразмерная пауза, сбивающая восприятие, подтолкнула к осознанию ужасающего факта: отражение жило само по себе.
Элейн притихла. Дом дышал. Не привычными звуками дерева, не шорохами старых стен, а чем-то глубоким, вязким, неестественным. Вдох. Свист. Выдох. Свист. Это не было дыханием жизни. Скорее предсмертный хрип умирающего.
Неожиданно всплыл едва уловимый шорох, мягкий, протяжный, будто кто-то невидимый полз по стенам, приближаясь медленно, крадясь, как хищник. Пальцы Элейн непроизвольно сжались, а сердце болезненно ударило в рёбра. Потом раздался хруст. Короткий. Она дёрнулась, резко развернулась к двери, но за ней – только пустота. Темнота была плотной, наполненной чужим присутствием, даже если глазам нечего было зафиксировать. Казалось, что-то смотрело на неё из этого безмолвного, всепоглощающего мрака, наблюдало внимательно, изучало, но не торопилось раскрыться. Сердце пропустило несколько ударов. В ушах зазвенело от напряжения, словно её тело превратилось в один натянутый нерв, готовый порваться.
Она снова посмотрела в зеркало. Отражение смотрело на неё в ответ. Моргнуло.
Элейн не моргала.
Холод поднялся изнутри, змеёй обвил позвоночник, впился в мышцы, сковал каждый мускул, парализуя волю и загоняя в оцепенение. Теперь яд ужаса разливался по венам,