Сделав столь неутешительный вывод, я прикрыла глаза. Удивительно, как легко мне удалось облечь в слова то чувство, которое так внезапно начало разъедать всё моё существо и которое я сама едва понимала. Это и впрямь было похоже на любовь. Точнее, на любовную зависимость. Только шагни – и она поглотит тебя целиком и полностью.
– Но, знаете, что самое удивительное, – продолжила я свои излияния замершему в нерешительности канцлеру, – ни за какие сокровища мира я бы не согласилась расстаться с этой болезненной привязанностью. Звучит как исповедь мазохиста, но эта боль в груди – я уверена, она теперь вовек меня не отпустит – словно бы окрыляет; это чувство заставляет выть волком, но оно в то же время приятно. Кажется, отними его – и жизнь тут же потеряет всякий смысл. Даже странно, как я раньше жила без этого камня на сердце и не повесилась от полного отсутствия какого бы то ни было смысла своего глупого существования. Вы, наверное, думаете, что я окончательно спятила и несу какую-то дичь… Должна признать, в этом утверждении много горькой правды. Я, собственно, к чему это всё: мне пока, пожалуй, хватит скакать между мирами. Если я там окажусь в ближайшее время, клянусь, я оттуда уже не вернусь. Все доводы рассудка и даже вы будете бессильны. Я с удовольствием окончу жизнь в объятиях межпространственной материи, но снова терпеть эту пытку не буду. Надеюсь, тяга немного утихнет со временем, как после долгой завязки, и тогда я снова смогу… Но не сейчас.
– Этого ещё не хватало, – устало пробормотал мой невольный слушатель. – Ты же, помнится, только что в пляс не пускалась – такой заряд энергии получала. А теперь здрасьте, приехали!
– Я и сейчас получила, – отозвалась я не то восторженно, не то тоскливо. – Это действительно как любовь, по крайней мере, болит так же. Но вот когда любовь неразделённая, от неё хочется избавиться – забыть, убежать, найти новую. А здесь – разделённая, взаимная, сильная, но, в силу обстоятельств, невозможная. Потому и не отпустить её, потому и сладка эта горечь. Знаете, я ещё час могу объяснять, но, боюсь, вы всё равно не поймёте. Да и никто, наверное, не поймёт… Разве что такие же сумасшедшие.
Ещё немного потоптавшись и сочувственно покивав, Феликс всё же сел ужинать. Оно и правильно: не голодать же, в самом деле, человеку из уважения к чужим трудностям с мировосприятием. Мне вдруг ужасно захотелось остаться одной, где-нибудь далеко-далеко, где можно излить тоску жалобным скулежом, хоть немного облегчить её горячими слезами по своему персональному несбывшемуся, и где никто не полезет ко мне с глупыми утешениями, в ответ на которые хочется зарыдать пуще прежнего или же сразу прибить. Утешениями, которые ничего не изменят, от людей, которые никогда не поймут…
Медленно поднявшись, я направилась в сторону второй комнатки.
– Я прилягу здесь, – не глядя в мою сторону, произнёс господин Верховный канцлер, – а наш вампирчик