И суховей гуляет за окном.
Мой бедный друг, давай воспрянем духом!
Давай хоть телом каши навернем…
Не забыть завтра сказать бабе Матрене про девятнадцать цветочков. Пусть знает, что у меня – больше. Это ее приободрит. Ну, хоть сколько-нибудь.
Глава 6. Бордюр из пиретрума
По всему саду и части огорода выползли из земли всходы пиретрума-самосейки. Я решила воспринять их как рассаду и обсадить ими дорожку. Пришлось вскопать обочины – они заросли травой, и две маленькие, твердые как асфальт параллельные канавки, оставленные мамиными костылями за годы ее героических моционов, затянулись, как не было.
– Ты что там садишь, девк? Неуж цветы? – над забором торчит маленькая змеиная головка бабы Кати. Сейчас я выпрямлюсь, отставлю в сторону лопату и тазик с вянущими бледно-зелеными растеньицами и начну объяснять, что это, мол, такие низенькие пушистые ромашечки, их запах отпугивает вредителей и вообще они красивые. А она будет ехидно кивать и пофыркивать, ибо мой обычай сажать цветы в овощнике – так здесь называют огород – в глазах местных смешная причуда. Она затем и явилась, чтобы лишний раз мне это продемонстрировать. Какого, в сущности, черта?
– Делаю бордюр из пиретрума, – отвечаю твердо, едва повернув голову, и возвращаюсь к своему нелепому по мнению соседки занятию. Ну да, я отлично знаю: Катерина Григорьевна не имеет понятия, что такое бордюр, и впервые слышит о пиретруме. Ага, уходит – шелест удаляющихся шагов. Пусть. Разговаривать совсем не хочется.
Хотя умею. Давно умею говорить на их языке – не в точности, благо и надобности такой нет, но настолько, чтобы быть понятной и не раздражать. У меня на сей счет опыт дай – или не дай? – бог каждому. Еще с тех пор, когда в подмосковном Расторгуеве, в первом классе поселковой школы стала посмешищем со своей взрослой речью и южнорусским акцентом. Наша семья недавно приехала из Харькова, в доме говорили книжно, длинными фразами, с фрикативным южнорусским «г» и протяжной, непривычной здесь интонацией. Они, детки местные, прямо с ног валились от хохота:
– Ну, ты даешь! Скажи еще раз! Ой, не могу! Серег, подь сюда, она тут прям… Лидка! Валь! Она говорит: «педахох», во как! Чего-чего? Слыхали, ей «совегшенно безгазлично»! Чо лыбишься, все равно ж реветь будешь… ай, она дерется, балда чокнутая!
Быть чужаком – некоторым образом искусство, и в деревне правила этой игры много сложнее, чем в городе, где всяк сам по себе, и кроме тех, кого ты выберешь и кто выберет тебя, кроме твоей же волей очерченного круга можно ни на кого не обращать внимания. Здесь иное: паутина общественного мнения опутывает все и вся, и если оно тобой недовольно, найдется сто разных способов дать тебе это понять.
Нами оно довольно. Главная тому причина, впрочем, неприятна: мы симпатичны, поскольку видно, что каторжно работаем, ан все остаемся бедными. Если бы наши усилия приносили плоды более ощутимые,