– Еще два было, да те уж сдохли! – выкрикивает баба Матрена торжествующе. – И Бог, он себя оказал! Другой и в гробу лежит как человек, а эти оба враз прогнили, под крышкой нести пришлось!
Запыхавшись от долгого монолога, она дышит шумно, с присвистом. Потом заключает мечтательно:
– Мне бы власть, я все бы припомнила. Всем! И детям ихним, и внукам!
– Не надо об этом, – бормочу я. – Послушайте… У меня пионы очень разрослись. И лилии. Еще гайлардии, это, ну, такие оранжевые. Хотите, поделюсь?
– Если не жалко… Ох, хорошая ты, девк, дадучая, а то ведь какие люди бывают – зимой снега не дадут! Только ты вот что… Про наш разговор… Мне хотя жить теперь ни к чему, скорей бы уж помереть, одного только и хочу, чтоб бог прибрал, а все ж дочка есть в городе, в конторе работает, она без мужа… и внучек еще малый, Митя… Ты никому не передавай, кто ж теперь знает, как оно… А за цветами осенью зайду, сегодня сажать уж поздно.
«Сегодня» здесь значит – сейчас, будь то в этот день, месяц или год.
И вот оно – сегодня. Пять лет спустя. Июль. Зной. Герани обвисли на узеньких подоконничках. От них никакой тени. Весь кислород высосали. По краям листьев багровые обводы… или мне мерещится…
– Не пущу! – баба Матрена своим тучным телом загораживает дверь. – После всего, что ты сделала мне…
– Матрена Тихоновна, – с мольбой перебиваю я, – о чем вы? Я вам никогда ничего…
– Даже не говори! – голос бабы Матрены возвышается до грозного вдохновения. – Может, мы и простые люди! Но мы понимаем! Чувствуем! Мы все-е чувствуем!
Я затравленно озираюсь. Есть другая дверь, можно бы… Не выйдет. Там Алкаш. В смысле пес. Знакомый, в общем-то, и не такой уж большой, но зубастый, как акула, и коварный, как ЦРУ.
– Чтобы я за полведра картошки?! После всего?!
– При чем здесь это? Я случайно… подумала, маленький гостинец…
– Молчи! Ничего не хочу слышать! Забирай! Не выпущу!
Во мне таятся, наверное, зачатки клаустрофобии. Я задыхаюсь в тесной, прожаренной солнцем прихожей. Еще немного, и я уступлю. Но нельзя уступать, нельзя…
– Баба Матрена, приоткройте дверь хоть немножко. Мне нехорошо. Подышать…
– Шура, ты хитрая! Но я тебя хитрей! Забирай, вот весь мой сказ! От кого другого, но от тебя, Шура!!
Вопреки очевидности я не попала в заложницы и меня не пытают. Происходящее – не что иное как коммерческая операция по-кузякински. Вчера у нас кончилась картошка, и я спросила у Степаниды, нашей «придворной молочницы», не продаст ли она мне полведерка.
– У меня нет, ты к Матрене сходи. Она недорого берет, рублей в двадцать тебе станет. Мы с ей давеча как раз по телефону говорили про картоху. Ноги болят, так мы, чем