Мы решили пойти на выборы попозже, когда будет меньше народу. От здешних политических разговоров возникают эмигрантские настроения, в наши лета уже совершенно неуместные. А жители, напротив, так и норовят вовлечь нас, «грамотных», в диспут. Но совсем не для того, чтобы приобщиться к нашей якобы предполагаемой мудрости, напротив – с целью продемонстрировать, что мы им не указ. Право, впору выходить на люди с плакатом, неся над головой сообщение, традиционно украшающее нижние конечности блатных: «Они устали»…
Иду с парой ведер к колонке. Июньское солнышко играет в зеленой травке на обочине шоссе, от которой еще поднимается последний тающий парок ночной росы. Какой-то жизнерадостный развесистый бурьян, тут и там распустивший метелки мелких, но обильных ярко-желтых цветочков, щедро напояет утренний воздух их медовым ароматом. Внезапно тишину нарушает звонкий голос, прозрачный, как утро, и такой спокойный, словно кто-то громко, отчетливо читает безразличный ему текст:
– Бедная моя, что ты наделала?
Вздрогнув, оборачиваюсь. У самого края асфальтовой полосы сидит на корточках чисто одетый, аккуратный мальчик лет десяти и гладит большую мертвую собаку. Здесь их часто сбивают проносящиеся машины, так же как кошек, зазевавшихся кур и даже молодых грачей-слетков. Домашних животных хозяева в таких случаях обычно хоронят, а грачи остаются на асфальте, постепенно превращаясь в подобие грязных тряпок, при порывах ветра порой вдруг взмахивающих черным бесполезным крылом.
– Зачем ты вышла сюда, глупая? – звенит пугающе бесстрастный колокольчик. – Тебе совсем не надо было сюда ходить.
Из калитки дома напротив выскакивает взлохмаченный мужик. Его хриплый вопль немузыкален, зато полон кипучего естественного чувства:
– Ты что это творишь, падла?! Кто позволил своих дохлых псов перед моим домом разбрасывать?
Не отвечая ни слова, мальчик берет собаку за лапу и уходит, таща ее за собой. Теперь видно, что она погибла уже несколько часов назад: тело успело окостенеть. Разъяренный мужик продолжает орать мальчику вслед нечто, уже совсем не поддающееся цитированию.
– Во псих-то ненормальный, пьянь бесстыжая! – осуждающе комментирует за моей спиной незаметно подошедшая баба Дуня. – Это Коська-дурачок, он теперь здесь жить будет. Раньше хорошо было, он в «Черемушках» безобразничал, а теперь, после Дарьиной-то смерти, дом этот унаследовал. Худое соседство, ну его к пралику. Он уж давно спятил, мозги совсем прогнили…
– А что это за мальчик?
– К дачникам, вон из того дома, приехал. Видать, сын. Хороший, обходительный такой, одна жалость: от роду помешанный.
Удрученная баба Дуня машинально выковыривает из левой глазницы вставной стеклянный глаз, протирает его сомнительной чистоты фартуком и ловко вправляет на место. Я набираю ведра и иду домой.