Крестным знаменем Русь осенилась,
И помчались гонцы к казакам.
Поднялись орлы Забайкалья
И слетелись на ратный призыв,
Чтобы вражьи отбить притязанья,
Поднялись казаки, как один…
На войну, в крови которой Россия захлебнется.
И не знали они, что погибнет он при бессмысленной атаке на немецких пехотинцев. Уйдёт из жизни с непоколебимой верой казака, что жизнь его короткая была отдана не зря. Погоревав, стали Тася и Ульяна с удвоенной силой ставить на ноги Даньку-найдёныша. Сильна женская натура в своем самопожертвовании – жить во имя других. Удивительна.
V
C войны, обернувшейся для России миллионами погибших, стали возвращаться домой глубоко травмированные казаки-фронтовики, неся с собой невесёлые новости о большевистском перевороте, свержении царя, безнадёжность, злость и вшей.
Между красным и белым фронтами оказались простые семьи Забайкалья, затянутые в чудовищную мясорубку борьбы за власть. Безжалостный грабёж и полный развал дисциплины принёс большой раскол в ряды забайкальских казаков, отличавшихся любовью к своему краю. Сумасбродство новых назначенных чиновников озлобило терпеливых забайкальцев. Наступило страшное время, когда богатые теряли своё имущество, а бедные своих родных и веру в Бога.
Сельчане собирались в избе у старосты, оживлённо до утра обсуждая новости. Громче всех кричал Тихон Вязов, одноглазый крепкий старик, им пугали хамниганские матери своих детей. Тихон жил обособленно, без жены. Слухи о нём ходили, что шептун он – болячки всякие наслать может. Обходили хамнигане стороной его избу, стоявшую неподалёку от села на берегу Усачихи. Вязов стучал по столу и, сотрясаясь всем телом, совал сидящим в нос огромную фигу, рыча, что не отдаст он землю свою: «Нате вам, выкусите, господа хорошие!».
Один раз Демид Мекитин, батрачивший у Тихона, отец многочисленного, вечно голодного семейства и обидевшийся за грязный кукиш, не выдержал, метнулся к нему и вдарил смачно кулаком по челюсти. Это стало сигналом к буйной драке. Лишь к утру, порешив и согласившись с тем, что нужно подождать, взбудораженные разошлись по домам.
Одним морозным вечером Ульяна и Тася сидели за столом, покрытым цветастой скатертью. Наклонившись близко друг к другу, тихо шептали что-то между собой, боясь разбудить Даньку, сладко похрапывающего на перине, возвышавшейся белым облаком на железной кровати с никелированными шарами.
Не узнать было того измождённого, близкого к смерти мальчика, которого принесла домой Ульяна. Данька окреп, был подстрижен по-казачьи и, если бы не раскосые глаза, не отличить было бы его от других сибирских казачат, что рождались в таком же множестве, как и болезни и лишения, что их забирали.
– Не пущу