ему свою руку на спину, разглядывал избу. Всё пришло в упадок: полы давно не метены, занавески не стираны, затхлый воздух гнал на улицу: подальше от покрытой клейкой паутиной тёмных углов, давно не топившейся печи. Лишь икона святой мученицы Иулиании Птолемаидской, купленная Клавдией в Верхнеудинске для Ульяны, когда та ещё ребёнком одной зимой сильно заболела, была свободна от пыли и, глядя на Игната, как бы спрашивала: «Чего расселся, казак? Действуй!».

      Игнат слегка толкнул Даньку в бок – тот глянул на него раскосыми, дикими глазами – и дал пацану знак выйти за ним. Во дворе сказал:

      – Даня, нам до села Киранского надо. Дедушка18 сказал всем там собраться, а оттуда пойдём большевистского гада лупить. Ульяну с Тасей с собой придётся взять. Красные могут вернуться, второй раз им не повезёт. Нельзя им здесь оставаться. Я вам помогу добраться до наших, а потом в Троицкосавск. К жене. К семье. Им тут тоже больше делать нечего. В Китай, к Гришке Семёнову женщин отправить надо, там их никто не тронет.

      Данька только кивнул в ответ и зашёл снова в избу. Маленьким ростом да своей тонкой фигурой производил мнимое впечатление хрупкости. Под гладкой азиатской кожей скрывались стальные мышцы. Игнат на привалах часто боролся с Данькой, тренируя его выносливость.

      – Мама Уля, вставайте! – Данька потряс за плечо Ульяну.

      – Даня, посмотри что из еды. Я тут сам. – Игнат подошёл к кровати с кружкой воды в руке, приподнял, придерживая, Ульяну и брызнул в женщину водой.

      – Игнат! – она открыла глаза и заплакала навзрыд.

      Казак сел на краешек кровати, обнял и дал ей выплакаться.

      – Уля, нам уходить надо. Тут нельзя вам оставаться. С нами пойдёте. Лошадь хоть есть у вас? Осталась? Хотя какая лошадь?.. Что спрашиваю…

      – Весной лошадь забили.

      Игнат помог Ульяне встать на ноги:

      – Уля, помоги Даньке собраться и уходим. Немедля!

      Женщина молча накинула на плечи вязаную шаль и пошла копошиться по избе. Игнат подвинулся к Тасе и так же, как Ульяну до этого, посадил на кровати. Тася свесила голову.

      Через ночную сорочку просвечивали твёрдые соски, голые плечи переливались белым мрамором, на шее трепетала уходящей жизнью голубая вена. Игнат откинул ей волосы с лица и слегка похлопал ладошкой по лицу.

      – Игнаха-а-а… – протянула Тася и улыбнулась.

      Одинокая слеза скатилась по её щеке и затерялась где-то в ложбинке между двумя бугорками небольших грудей. Подскочившая Ульяна помогла Игнату одеть Тасю. Чуть позже Данька посадил Ульяну на лошадь, перекинул узелок с едой да мешок с одеждой, и запрыгнул сам.

      – Погодите! Икону забыли! – вспомнила Ульяна и крикнула Игнату вдогонку: – Перекрестись! Нельзя возвращаться!

      Игнат вернулся в избу, сунул икону в узелок, проворчал, оседлав коня:

      – Да перекрестился я… – привязал к себе Тасю, и вскоре они уже скакали в сторону леса.

      На солнечной поляне, заросшей по краям