– Корейский мальчик, похожий на ангелочка? – засмеялся Саша.
– Ну, возможно, на корейца он не очень был похож, – смутилась Анна, – но мы всегда знали, что он – кореец… ну вот такие мы, поселковые, упертые… – Анна подошла близко и взяла Сашу под руку, – ладно, не придирайся к словам, вредина… Его отец, Цой, – твой дядя, а Мальчик, стало быть, – брат… кстати, его Юрой зовут, но в поселке все называют Мальчиком.
– И как это стало возможным? – машинально спросил Пушкин, уже по-новому разглядывая Мальчика.
– Твоя бабушка, Елизавета Семеновна Кацевич, в молодости, в 17 лет, вышла замуж за японского студента… точнее, в 17 она уже родила, а когда наши вернули Владивосток, родители студента обманом забрали внука и увезли в Японию… Бабушка умерла три года назад, Саша ездил на похороны, он у нее здесь был один и привез документы, какие-то записи вроде дневника, и фото… – Анна выдвинула ящик стола, выдвинула легко, как будто ящик был на роликах, как будто этот ящик только и ждал, чтобы его открыли, – все здесь, в папке… Письма, дневники, проекты какие-то, документы, сберкнижка… Ну и завещание там на счет в банке… Вам с моей Таней пополам…
– Много там? – из вежливости спросил Пушкин.
– Где? – не поняла Анна.
– На книжке!
– Ну, тысяч шестьдесят пять… – Анна слегка покраснела и поморщилась – ей было явно неприятно об этом говорить.
– Ничего себе! – радостно, чуть не поперхнувшись, удивился Пушкин. – Целое состояние даже на двоих!
– Ну, так он никуда не ездил, во Владивосток только, тратил на книги, яхту вот купил конфискованную, я книги в библиотеку отдала, ничего? – сказала Анна виновато.
Пушкин кивнул, поднял папку, как бы взвешивая, помедлил и вернул ее в ящик. Что-то в рассказе Анны было не так…
– Постой, как ты сказала фамилия Юры?
– Цой…
– А почему Цой, почему у него корейская фамилия, если отец у него – японец? Что-то не вяжется…
Анна вздохнула и отвела Пушкина от окна – Мальчик, словно чувствуя их взгляды, поднял голову и смотрел на них.
– В поселке болтают, что четверть здешних корейцев на самом деле – японцы, причем непростые, образованные, может, и военные, – Анна усмехнулась, – но поди докажи, внешне – не отличишь, говорят одинаково хорошо и по-корейски, и по-японски… никто не хочет в лагерь попасть…
Отец прожил свою жизнь без меня, как и бабушка. А была бы их жизнь другой, если бы в ней был я? И была бы другой моя жизнь, если бы в ней были они?
Я вырос русским, я люблю русскую литературу, русских простых людей, эти стога под дождем, эту тропинку мимо разоренной деревенской церкви, мамин дом в Малоярославце с резными наличниками и кривыми полами, эти хороводы лесных далей над высоким берегом Оки…
А если бы я вырос евреем, любил бы я все это и понимал бы до боли, до сострадания? Я хочу быть тем, кто я есть, пусть несовершенным,