Он ткнул головой в Ее дверь, отстранился и еще раз ударил лбом, он знал, что дверь открывается в коридор, но что-то заставляло его, сжимая зубы, биться головой.
Он упал на колени и, размеренно роняя голову на порожек, застонал. Затем он встал – как поднимается многодетная вдова в горе для домашней работы, и открыл дверь на себя.
В комнате было голо и чисто, незнакомый человек ничего бы не смог узнать об уехавшей хозяйке, которая даже гвоздей в стенах не оставила.
Не было темных пятен от мебели на полу, лишь четыре кружочка от банок, стоявших под ножками кровати, говорили о том, что здесь жил человек, а не птица.
Эта кровать годилась только для сна – гостеприимная, мягкая, но скрипуче-болтливая. Для любви Она всё стаскивала на пол – матрац, одеяло, огромные пуховые подушки, и кровать стояла голая, как скелет – немой свидетель их безумств…
Они сидели в лодке, на краю борта, ей было жарко под его пиджаком, накинутом на плечи, она выпячивала нижнюю твердую сочную губу, он уже знал ее вкус, и сдувала выпадавшую на глаза прядь волос… Ее молочный запах, смешанный с легким, как намек, как вступающий издалека второй голос, запахом чистого женского пота, притягивал, кружил… Она резко встала, лодка, носом приткнутая к плоскому берегу, качнулась, и Она, чтобы не упасть в реку, присела и схватилась за него, да так, что ладонь ее вошла меж колен, в самый пах… Она засмеялась, осознав оплошность, но руку сразу не убрала, лишь ослабила хватку… И вот так, смеясь, она побежала от него в дом, он схватил ее у дверей, в прихожей, она прижалась к нему всем телом, грудью, животом, ногами, но тут же отстранилась и пошла к кровати… Одним привычным движением она стянула постель с пирамидкой подушек на пол и легла, взметнув к напряженному лицу легкий подол платья… из-за приподнятого белого бедра виднелась золотистая упругая шерстка…
Кореец ходил от двери к окну, не видя еще початую бутылку спирта на подоконнике, предусмотрительно оставленную Лизой в продуманном бегстве.
Путь от окна становился понемногу труднее, чем от двери. Дверь отталкивала, а окно притягивало.
Кореец увидел бутылку, оскорбленный Ее прозорливостью, он схватил ее за горлышко как палку и ударил о подоконник.
Спирт стеклянной живой лужицей подбирался к его ногам… запах спирта заворожил его, как запах женщины. Кореец упал на колени, как перед Лизой, дразнившей его грудью, и… лизнул… Он лежал, машинально шевеля языком, борясь с запахом соблазна, затем поднял голову, уронил ее в лужицу спирта, вновь поднял и уже с силой бросил ее на доски, он бился до тех пор, пока не увидел на половицах свою кровь. Он отполз задом и уперся в печь, вскрикнул и ударил ногой. За дверцей