Вскорости Вова начал даже понемногу привыкать к своему постояльцу, хотя, встречая Темного Маниту ночью в коридоре, он всякий раз по-прежнему мертвел. Божок освоил пользование удобствами, ночами стал захаживать в уборную, где заседал подолгу, не включая света. И хотя с виду был неповоротлив и коротконог, ходил бесшумно, так что Вязилов врезался в него в темноте – всякий раз неожиданно, сколько б не светил себе фонариком. Маниту никогда не спал, и хуже всего молодому человеку приходилось, когда дождевой бог решал ночь напролет торчать у него в спальне, заводя своим скрежещущим, как скрип петель, нечеловечьим голосом долгие разговоры. Вначале Вязилов пытался запираться от Маниту на ночь, однако же злой дух легко одолевал преграду, истинно просачивался в щели: стоило молодому человеку задремать, как уж его скребла сырая лапа, оставляя синие кровоподтеки, проступавшие к утру.
Стали названивать жильцы нижних квартир: выпот Маниту сыростью просачивался к ним сквозь переборки, расцветая ржавыми потеками на потолках. И возвращаясь ввечеру домой, Вязилов поднимался к себе партизаном. Спешно юркнув внутрь, тотчас передергивал затвор дверной щеколды и уж более не выходил, баррикадируясь в квартире наглухо. Когда звонили в дверь, он, крадучись, едва-едва заглядывал в прицел глазка и возвращался в спальню. Рваные пятна туч красили мартовское небо в серый камуфляж – точь-в-точь рисунок лягушачьей шкурки, ее болотно-бородавчатая маскировка. Соседи вызывали участкового, грозили выбить дверь, и Вязилов стал на ночь задвигать ее комодом.
Работал он теперь на полусогнутых, вслепую, спал на ходу, почти не ел, всюду мерещился ему тинистый жабий запах, богатые отдушки магазинного ассортимента отдавали плесенью, крученый лист сыпался в кипяток лягушачьей икрой. Володя поминутно головою встряхивал, гоня гудевшие в ушах квакушечьи рулады. Скоро и вся Мясницкая приобрела для Вязилова омерзительное свойство: он шел по тающему снегу, а казалось, что все давит, давит лягушачье мясо. Мате поглядывала на товарища недоуменно. Другие девушки покручивали пальцем у виска. Право, и сам Володя уже согласился бы на место в сумасшедшем доме: спустя неделю, проведенную бок о бок с жабьим демоном, он, истощенный и ополоумевший, начал задумывать побег: в тот подмосковный и почти бермудский треугольник, что с севера граничит с Третьим транспортным, а с юго-запада – с Малым кольцом московской железной дороги и Черемушками, нося имя