Если бы кто-то попросил Володю описать Маниту, Вязилов не смог бы выдумать ничего лучше, как цитировать того же Говарда Лавкрафта: «…велик как туча, без формы, но с лицом, из которого вырастают змеи». С той только разницей, что вместо змей из тела Темного Маниту исходили жабы – так среди лета настает исход вчерашних головастиков на сушу. Жабы выпотевали каплями из губчатой широкопористой кожи божка, шмякались влажными сгустками на пол, расползались всюду, и уже скоро ими стали полниться все закоулки и углы Володиной мансарды. Жабы кишели в простынях, запрыгивали на столы и стулья. Нельзя было пройти, чтобы не раздавить пару-другую скользких земноводных. Жабы и лягушки были самых разных видов: и привычные русскому глазу, и такие, что Володя отроду не видывал – от необычных до немыслимых. Черные жабы-землеройки, сами будто ком сырой земли. Жаба рогатая чесночница, неотличимая от палого листа, и жаба веслоног лишаистый – точно клочок лесного мха. Дальневосточная жерлянка и лягушка-бык, охотно поедавшая сородичей, что уступали ей размером. Были здесь жабы мексиканские носатые, наружностью как плоский тупорылый камень, и шлемоголовые свистуны редкой пупырчатости. И стеклянные лягушки, в прозрачном брюхе у которых видимы были все органы. Жабы пустынницы, на спинах у каких будто бы человеческой рукой были нанесены ажурные кресты. И квакши Имбабура, чьи гигантские глаза не помещались в черепе, торчали по бокам. Лягушки-черепахи – розоватые, жироподобные комки. Жабы ага и жабы пипа. Были и те, для описания которых Вязилову вовсе не хватало слов, глядевшие совсем уже инопланетными. Стояло оглушительное кваканье, сливавшееся в монотонный фон. Жабы без устали сношались, не заботясь о видовом сходстве, извергали прорвами икру, и скоро не осталось в доме Вязилова емкости, от ванны до стакана, где бы не плавали в стоячей воде головастики. Воды испить – и то сделалось не из чего.
Володя взялся было воскурять против нечистой силы ладан и кадить по комнатам, но жабы только мутно прыгали в чаду, истаивать не думали. Маниту же чихал самозабвенно, широко разевая саженую пасть свою, пестрящую зубами, как небо индейцев – звездами, лишь здоровее делался день ото дня, и выходило, что хозяин фимиам кадит ему. Меж тем аутентичных мексиканских способов изгнания