Дошел до Пушкинской, дохнувшей мне в лицо теплым со сна зевком подземки. Скатился вниз по эскалатору. С трудом удерживаясь на ногах, проехал перегон до Краснопресненской, где ходит по цепи кругом ученый поезд. Войдя в вагон на Кольцевой, главной московской колыбели для бездомных, я сел напротив схемы метрополитена и уснул под гул и перестук, покуда поезд нес меня на Комсомольскую и площадь трех вокзалов – «на два часа» по циферблату метрополитена. Мелькали станции, которым выпало быть самыми помпезными и по-имперски щедрыми декором: мозаики, лепнина, витражи, колонны, арки, люстры…
Короткий сон, явившийся на Кольцевой был странен. Я сквозь опущенные веки видел ту же схему, но в клубке из линий ожили тройные пересадочные станции, тех было ровно семь, я видел, как внутри переплетаются, закручиваясь и виясь, их переходы – узлы-наузы метрополитена. В верхнем углу вместо гротескной «М» явилось странное «М45», а подле шли слова «Семь звезд в созвездии Стожаров», и я гадал: что за дремучее словцо – Стожары? Горячее, будто перо от Птицы-жар.
А сразу следом вспыхнул красный стоп-сигнал под веками – сон встал, и я очнулся, стиснутый с боков людьми, щурясь до слез от солнечного диска. И вышел на платформе Выхино. Состав вильнул хвостом, и я один остался на платформе. «Она опять перенесла тебя с ветки на ветку», – подумал, но уже не удивился, как забросило меня сюда, какими чертовыми червоточинами белокаменной, какими не прорытыми ходами. И кто «она»? Девица с Ленинградского? Или опять – сама Москва? Попал в руки к нечистой силе, это уж как пить дать. Поймали на крючок, теперь тянули, глубоко проглоченный, из распахнувшегося изумлением и болью рта, тянули, рвали с мясом, раскровляя, бередя по живому.
Пошарил по карманам. Мелочь – разве что на бутылку пива. И карточка метро. Может, и впрямь мне стоило припасть к бутылке, присосаться к горлышку, чтобы взглянуть в лицо столице, как на изумрудный город, сквозь зеленое бутылочное донце? Давно сгорела ментовская сигарета с конфискатом, но, похоже, наркота все еще не перегорела в теле. Я умывался снегом, глубоко дышал морозным воздухом и тер лицо, но делалось все хуже. Голова раскалывалась, начало знобить. Мысль о тепле подземки грела. Перебежав пути, я втиснулся в состав до центра. И сразу за Таганской полегчало: мигрень стала сходить на нет, и отступила тошнота. В давке я отогрелся от озноба и блаженствовал без боли.
Скоро состав пробил Кольцо навылет, понесся к Планерной. И тут лоб снова заломило холодом – в том месте, где запечатлелся ведьмин поцелуй. Так в детстве холодит лоб лимонад со льдом,