Должно быть оттого, что стольким путникам служил приютом, Белград сделался средоточием различных искривлений – времени, пространства, линий судеб. Мария верила рассказам персонала, что, бродя бесцельно коридорами в темное время суток, можно угодить, неровен час, в прошлое и оказаться, скажем, в подлинном Белграде накануне первой мировой или же на извилистой стамбульской улице, ведущей к приснопамятным проливам, на какие, как предсказано, России до конца времен только облизываться да смотреть издалека – глаз видит, зуб неймет, и не помогут русско-турецкие войны, сколько бы их ни было.
Но все бы ничего, когда б минувшей ночью здесь не разразилась подлинная катастрофа.
Когда наутро суматоха улеглась, она переоделась: белая блузка и жакет цвета лимонного сорбета, юбка-карандаш – черная, как те мандельштамовы носилки, на которых вчерашнее солнце несут. Взяла фруктовый блеск для губ, духи Eau d’Hadrien и выглядела на пять звезд (побольше, чем у самого отеля на Смоленской). И все бы хорошо, когда б ни эти синяки… полбанки крема, пудры изведешь, а проступают наново, печалилась она, сидя за чашкой утреннего кофе в ресторане и кусая губы. Была из тех, кто кофе пьет не вкуса и не пульса ради – ради субкультуры. В каждой миниатюрной чашке кофе, побывавшего напитком запрещенным и священным, содержались добрые полмира, вся колониальная политика, йеменский шейх Абд-аль-Кадир и монополия арабов, Каир, Дамаск, Багдад, константинопольская первая публичная кофейня и первая парижская кофейня Le café Procope, венецианские купцы и венский кофе, захлестнувший некогда Европу; обилие кофейных словоформ времен петровского правления в России: кофий, кохей, кефа, кофь и кофа, какой не «выпить» – только «выкушать» или «откушать». Проклятый именем Аллаха в Мекке и благословленный Папой в Ватикане, «сон отгоняющий напиток», «опьяняющее зелье дьявола» и «черная кровь турок», кофе пережил всех тех, кого по его милости казнили, отлучали и обогащали, тех, кто бесплодно восставал против него и кто его прославил, и все затем, чтоб оказаться этим утром в чашке у Марии – уже от этого частило сердце.
Между двумя глотками и между двумя сердечными ударами Мария поняла, что через залу ресторана направляется к ней молодая женщина, которую она прежде не видела в отеле. Холеная, лет тридцати, в накидке-кейп без рукавов. Женщина подошла к Марии, опустилась