Target. Андрей Верин

будет лежать в глубоком обмороке, станет он носиться над Белградом, вихря воздушные течения, натравливая друг на друга облачные фронты, защищая город от зловредных духов, что сеют град, электризуют грозы и норовят циклон закручивать по часовой. Служба его – вить нисходящие воздушные движения в тылу циклона, сдерживать вал кучевых облаков, которые теснит холодный тыловой клин, ткать высоко-слоистые облака восходящего скольжения, а зафронтальные осадки – морось и снежные зерна – пускать, как пыль в глаза неприятелю, отвлекающим маневром. Но даже бывший здухачем, а значит, ведавший и управлявший всеми телами в воздухе (не только тучами и градом, но – и радугой, и северным сиянием, даже метеоритами с кометами), Небойша-здухач был не в силах поднять на крыло самолет до Москвы.

      В последующие дни серб, как ему казалось, и не просыпался больше. Потерял счет дням, не вспоминал о самолете на Москву и не звонил в аэропорт. Он не писал жене, лишь методично сбрасывал звонки от Ненада. Не мылся, не сбривал щетину и почти не ел. По вечерам спускался в ресторан «Москвы», но там уже никто не понимал Трнаваца или же понимал с трудом, как если б вместо слов серб выговаривал наборы букв. Кругом него были сплошь русские – сорочьи дети, подселенные в гнездо Белграда. И персонал гостиницы поглядывал исподтишка, шептался, как о сумасшедшем.

      Белград день ото дня делался все тесней ему. Куда бы ни направился, всюду встречали серба давящие коридоры улиц, тесные коробки зданий. Он даже над Дунаем облегчения не находил. Трнавац понимал, что он стал жертвой дьявольского наваждения, как если бы вживую наблюдал на улицах, как на страницах книги, страшные, но больше не любовные истории Милорада Павича, в которых икона Богородицы-Троеручицы чихает, пряча в третьей руке носовой платок, в которых леса переселяются, ища места получше, точно птицы или человек, и где российская столица вздумала поработить столицу сербскую – сперва взялась отстраивать поверх старой белградской крепости свои фортификации, перекроила храмы и Национальный театр по своим лекалам. Теперь Москва уже была повсюду: отражалась в лужах, растревоженных купаньем воробьев, гранями преломлялась в стеклах дорогих витрин, посверкивала бликами в очках прохожих. Куда бы серб ни кинул взгляд, везде встречал ее рубиновые пятилучевые звезды и колосья золотых гербов ее.

      Столица русских водворилась всюду. Как узкие порожистые реки, сквозь белградский Стари Град текли ее кривоколенные и крутицкие переулки. Где-то среди них, возможно, был Большой Балканский переулок, но самих Балкан теперь в помине не было на отведенной им земле, их вытеснила необъятная захватническая Россия. Ее столица шла саженными шагами по столице сербской, подминала под себя сказочно древний город. Вытесняла аршин за аршином, кирпич за кирпичом. Она не помещалась в маленьком Белграде, где и трех часов хватало – обойти весь город. Беря начало на оси былой башни Небойши,