Мир вынужден постоянно штопать свои прорехи. Вокруг простых слов кипят страсти. Мир не стал бы бороться с не имеющим значения, значит, их сила признается миром, причем сила неотмирная. Ведь поверку миром они не выдерживают.
Прорывы духа мешают благоустройству мира, поэтому он затягивает. Дух враждебен миру. Точнее, благополучию мира. Благополучие мира – в покое. Дух не знает покоя, потому не знает благополучия. Дух создает новое, мир – познает уже существующее. Стимул познания – стремление к благополучию. Мир был бы уже познан, если бы не вторжения в него духа. Из-за этого мир и не может успокоиться в полной познанности. Знание затягивает полыньи духа. Для борьбы с движением духа мир использует результат этого движения.
Мир благоразумен. Он использует все. Понятиями пользы и выгоды кончается дух и начинается мир. История мира – история его борьбы с духом. Дух стремится разрушить мир, сковывающий его движение. Мир стремится отгородиться от духа. Оттуда и оболочки.
Страх скривляет пути. У поставившего дух выше мира страх постепенно исчезает и дух распрямляется. Прямой путь не требует ни разума, ни хитрости, которые суть отражения в кривом зеркале мира качества духа, называемого мудростью. Хитрость противоположна мудрости, и обе они отличны от разума. Разум ищет истину отвлеченную, мудрость – всегда конкретную. Хитрость пытается обойтись вообще без истины. Хитрость может быть тактикой, но никогда не стратегией. Она хороша только в ограниченном времени. Путь духа – путь исключительно истины…
0
… Эти многоточия… Ничтожная попытка передать умножением точек разомкнутость. А ведь это всего лишь посул будущих окончаний. Утверждается конечность не только этого, но даже того, что свершится в будущем. В точке хотя бы есть надежда, через нее можно перепрыгнуть. Через многоточие куда труднее – не втрое, а во множество раз. Но что делать, если нет ноля без овала и разомкнутости без многоточия… Да и бесконечность окончаний, хоть и хилая, но все-таки бесконечность.
«Оболочку» мне пришлось распрямить, фактически, перекрутив ее петли. Первоначально была она куда прямее, не лишенная даже глянцевитости, – автор не побрезговал даже цитатами и ссылками. Пришлось вскрыть оболочку оболочки, и операция эта была наитруднейшая – очень прочный оказался покровчик. Не потому ли он сам так боялся творения собственной же мысли? Один мудрец, прочитавший этот трактатик, заметил, что рассуждение о Разумах I и II как-то, по его словам, «не поется». Я бы вообще не решился спеть и весь трактатик, – только ветер в нем может посвистывать.
Друг подарил мне рукопись, а потом отобрал, и Бог знает, куда она потом канула. Хотел ли он, отобрав оболочку,