– Сами знаете, я ведь комсомолец.
– Ви думат, што ми враг длйа вас? – Тим, в общем, понял, что ему ответил подследственный, но сделал вид, будто пропустил мимо ушей слова про Комсомол.
– А кто вы после всего… что вы сделали? – Павлищев поднял глаза на Тима.
– Ви стрелйат… цвичайни Polizisten, – вздохнул Тим, изображая, как ему горько, что из-за юношеского заблуждения Павлищева пострадали простые служащие фельджандармерии. Повернувшись к переводчику, он заговорил по-немецки:
– Объясните ему, что немецкий Рейх – не враг его народу, Рейх – враг большевикам, потому что большевизм – это лицемерная мировая зараза, которая обманывает людей фальшивым народовластием, чтобы затем в угоду бесчестным вождям вроде Сталина превратить их в бессловесных рабов… не только телом, но и душой. Немецкая армия пришла сюда, потому что у нее не было выбора: или разбить большевизм в самом его гнезде, или ждать, пока большевики оболванят немецкий рабочий класс и превратят нашу великую страну в скотный двор. Все неприятные вещи, которые испытывает сегодня русский народ – это издержки любой войны. Разве большевики не заставляют народ трудиться бесплатно? Разве большевики не убивают и не бросают людей в тюрьмы только по признаку класса? В конце концов, русский народ сам позволил большевикам обмануть себя, поэтому плата за это закономерна. Но если он поможет Рейху покончить с большевиками – он станет другом Рейха. Военный режим и мобилизация закончатся как только большевики будут побеждены. Рейх даст русским все, что отобрала у них коммунистическая власть: свободу, достойно оплачиваемый труд, защиту культуры и религии. Но если победят большевики – рабство русских не закончится никогда.
Козырев принялся разъяснять слова Тима Павлищеву на русском языке. Юноша сначала молчал, глядя то в стену, то в пол. Затем Козырев, видимо, стал терять терпение, зачастив и повысив голос, склонившись в сторону подследственного и начав возбужденно трясти перед тем рукой, а лицо переводчика стало багроветь. Павлищев вдруг резко развернулся к нему и крикнул столь резко, что даже Тим слегка вздрогнул от неожиданности:
– Рот свой заткни! Подстилка!..
– Ты где находишься, сосунок!.. – заорал Козырев.
– Halt! – раздраженно крикнул Тим. И подследственный, и переводчик замолчали.
– Die Russen бич станэ без руганиэ и злёй слёво?! – изображал возмущение Тим. Впрочем, его, действительно, злила несдержанность переводчика. Так можно нарушить всю выстроенную тактику допроса. – Йесли ви, Козиреф, нэ знат die Etikette, ви нэ работат у нас!
– Прошу прощения! – Козырев, повернувшись к Тиму, низко склонил голову и приложил руку к груди. – Я сегодня устал, господин комиссар… Черт попутал!
– Дéлё серйозно, – сказал Тим, с напускной откровенностью посмотрев на Павлищева. – Вам казат, што стрелйат die deutschen Soldaten это хорошо. Das Ergebnis… ein Soldat с ранениэ… он мог умират. Большевик sind aggressiv… и ду́ше нэбецпешни, – опять повернувшись