– А что? – подняв глаза, юноша впервые посмотрел прямо на комиссара.
– Ви ишди-вйе-нэц… – выговорил Тим трудное для него русское слово. – Или у вас ишди-вйе-нэц? Sind?
– Что? – не понял допрашиваемый.
– Ви один шит? Или с кем? Ви денги… для кого носи́т?..
Тут в кабинет вошел и снова закрыл за собой дверь Козырев. Подойдя к столу, он протянул Павлищеву смоченную в холодной воде красную тряпочку.
– Спасибо! – юноша приложил тряпку к распухшему кровоподтеку.
– Спросите его, – обратился Тим к садившемуся обратно на скамейку у стены Козыреву по-немецки. – с кем он живет. Объясните, что нам важно знать, находится он на чьем-либо иждивении или же сам кого-то содержит.
Козырев стал объяснять арестованному юноше по-русски. Тиму, конечно, было безразлично, содержит парень кого-то или нет, просто во время допроса могла возникнуть надобность надавить на жалость и чувство долга арестованного, например, сказав, что упорным молчанием он ухудшает не только свое положение, но и благополучие своих близких.
– Ну, какая вам разница? – произнес Павлищев, выслушав Козырева. – Живу я с кем-то или не живу…
– Молёдóй челёвэ́к, – проговорил Тим. – ви на прушно бойаца, што ми делат плохой дéлё длйа ваш блисци!.. – далее он хотел снова обратиться к Козыреву для перевода, но тут же решил, что будет лучше, если следующие слова он тоже произнесет лично:
– Ми писат все насселениэ… все кто шит Ростоу писан Dokument, – и, напрягши все знание славянских языков, Тим старательно выговорил:
– Йесли нам надо… би́лё… ми умет находи́т ваш семйа просто! Он стойат… auf der Registrierlist. Ми знат ваш име и фамилиэ, тогда знат и ваш семйа. Я спрашиват вас… штоп ми помоч ваш семйа тот времйа, когда ви sind verhaftet… когда ви в арест.
Юноша коротко и шумно вздохнул. Тим видел, что он его понял. Комиссар дал ему посыл, что немецкая полиция не желает ему и его близким зла, но все же он находится в положении арестованного, поэтому пытаться увиливать от правдивых ответов на вопросы нет смысла.
– Мать и сестра, – сказал Павлищев.
– Ви корми́т их?
– Сестру кормим мы с мамой, – ответил юноша. – Мама уборщица, сестра еще в школу ходит… ходила…
– Ваш отец в Красний Armee?
Парень не ответил, стал смотреть на обшарпанную стенку кабинета.
– Ви не буй ше, – сказал Тим. – Ми знат, што Красний Armee брат с пугат тюрма. От полова от насселениэ больше отэц и муш в Красний Armee. Ви, моше, теш комсомолец. Да?
– Ну, комсомолец, – проговорил Павлищев.
– Ми знат, што большевики змушац людзи итти in die Rote Armee und den Komsomol eintreten. Ми длйа вас ни враг. Ми враг длйа большевик. Помоги нам – и всйо хорошо. Геде ви брат пистóлет?
– Я его нашел.
– Ви правда его нашоль? – Тим пытливо всматривался в голубые глаза арестованного. – Моше, длйа вас ево кто даль?
– Нет, я его нашел в доме. На Люксембург.
– А зачем ви ходи́т