В этой связи вспоминался писаревский «рецепт» воспитания поэта-гражданина: «Писарев полагал, что для того, чтобы сделаться великим поэтом и даже просто поэтом <…> нужно долго обучать себя гражданским чувствам <…> Писаревский рецепт заключал в себе все, что угодно <…>, но в нем были опущены из виду самые главные средства – свобода творчества и изучение красоты». Здесь же прозвучала мысль, ставшая общей для нового поколения поэтов: о необходимости изучения поэзии, знакомства с поэтическим опытом других. Он говорит о «поэтическом невежестве», о том, что некоторые молодые поэты совершенно не считают нужным заглядывать в творения своих великих предшественников. «Раз поэзия есть искусство, то к ней надо относиться, как относятся к другим искусствам их адепты»[180].
Важной вехой на пути раннего символистского переосмысления русской критики стал трактат Д.С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» – один из первых опытов борьбы за символистскую эстетику.
Системообразующей основой работы Мережковского стала осознанная программность, вырастающая в исследование возможных путей формирования как новой русской литературы, так и критики. Главы книги отражают «логику» манифеста. Картина «раздробленности» русской культуры (гл. I «Русская поэзия и русская культура») сменяется поисками причин упадка (гл. II «Настроение публики. Порча языка. Мелкая пресса. Система гонораров. Издатели. Редакторы»).
Мережковский пишет о таких составляющих литературной жизни, как взаимоотношение писателей и редакторов, издателей, система гонораров, положение русского читателя, отношение «толпы» к искусству.
Среди трех «главных разлагающих сил», вызывающих упадок языка, Мережковский первой выделяет именно критику. У Розанова символом 60-х годов был Добролюбов, а у Мережковского становится Писарев. «Именно Писарев ввел особый иронический, почти разговорный прием»[181]. Но необходимо заметить, что, как и Розанов, Мережковский винит не столько самого Писарева, которому он не отказывает в явном таланте (это было типично почти для всех оценок Писарева), а его подражателей, взявших только «внешние стороны оригинала»: «Писарев ослепил все поколение русских рецензентов 60-х годов. В критическом отделе “Отечественных записок” считалось непринятым писать другим языком. Силу они превратили в грубость, иронию – в оскорбительную фамильярность с читателем, простоту – в презрение к самым необходимым приличиям»[182].
Получается почти та же картина упадка критики, что и в статье Розанова. Но для Мережковского недостаточно указать на роль критики в упадке языка. Он посвящает ей отдельную