Россия – боль моя. Том 3. Татьяна Александровна Борщевская

Тупое сопротивление внутреннее при внешнем послушании – и это без анализа, без смысла, по традиции, по привычке, по историческому опыту, а потому – не зависимо от того, были ли действия государства направлены во зло или во благо страны и народа… Поэтому России исторически не была свойственна согласная созидательная работа верхов и низов. И когда верхи начинали созидать (а в России всегда все сверху), т.е. пытались создавать определенные цивилизованные формы жизни, пытаясь дать некоторую волю творческой энергии народа, народ, учуяв запах свободы, реализовывал ее в привычные формы: сопротивление, брожение, вплоть до бунта (а отнюдь не в созидательное творческое деяние.)

      (Успех и трагедия Петра Первого в том, что он угадал разрушительный характер российской воли, а потому созидал в ней насилием, не имея исторического времени для перевоспитания ее духа).

      Возможно, мы все же преувеличиваем, когда говорим о российском рабстве, как о незыблемой исторической данности. Наверное, это так и не так: действительно, холопство и крепостное право – это были виды рабства. Но после Петра Первого, особенно после Екатерины Второй дворянское холопство перестало таковым быть: дворяне стали аристократами крови и духа. Были вольные северные и сибирские крестьяне, казачество, был слой мещан, разночинная интеллигенция. Хотя и нелегко истреблялся дух «Табели о рангах», как и дух крепостничества, уже отмененного. (Но российский люд в условиях всеобщего холопства, в условиях отсутствия внешних свобод выработал свободу внутреннюю: неподчинение законам, бегство, разбой, казачество. Именно против этой внутренней свободы были введены «крепости», обернувшиеся крепостным рабством.)

      И разве народ – раб потребовал бы таких усилий большевиков, потребовал бы создать такую мощную систему подавления, как система КГБ, для его усмирения, которая все 70 лет не знала покоя?! Поэтому, когда мы так часто слышим и говорим сами, что русский народ – народ рабский, давайте выдохнем, просчитаем до 10 и возьмем свои слова обратно…)

      «Мы – не рабы, мы – анархисты», – сказал о русском национальном характере В. Максимов на встрече с телезрителями в Останкино (1991?).

      Быть может, поэтому мы выживаем под вековым гнетом. Мы топим в болоте глухого наплевательства, похожего на рабство и покорность, жестокие законы. Закон ужесточается – наплевательство крепчает. И так испокон веков.

      Один из наших патологических кругов: мы не имеем, потому что не требуем, и не требуем, потому что безнадежно – не дадут. Не просто не дадут – уничтожат.

      Но вряд ли можно говорить о тупом терпении россиян. И в своей древней, и в новейшей истории Россия знала все виды сопротивления: бунты, восстания, революции, терроризм, агитацию среди крестьян, оппозицию внутри страны и за рубежом, оппозиционные газеты и журналы, демонстрации, диссидентство, «кухни-клубы», «самиздат». (А человек, которому к виску приставили пистолет,