– Валяй! – пробасил Кирилл довольно. – Передай им, – он вытянул палец в сторону ресторана и гремя одышливым басом, – Встречу, вспомню, убью! Пусть мне не попадаются.
Маша достала из сумочки одноразовый платок и вытерла Кириллу губы. Потом обняла и поцеловала. Они стояли, обнявшись, ещё несколько минут. Дальше Кирилл вытащил из кармана джинсов свой сотовый и снова вызвал такси. Они поехали к нему домой. Теперь на заднем сидении они расположились, прижавшись, друг к другу. Обнялись и молчали. О чём думал он, она не знала. И не хотела ничего об этом представлять. Она просто чувствовала, что нашла человека, который был ей интересен – мужчину, который слегка чокнутый и малопредсказуемый, как и она сама. Но в этом была великая прелесть, потому что обуздать непредсказуемого мужчину под силу не каждой. Лишь избранной. А она всегда знала, что избранная. Потому прижимала его, мужчину, к себе, как дорогого арабского скакуна или ещё какую породистую тварь в самом хорошем смысле этого слова. Ещё стоило ради чего пожить.
Она знала, что жизнь – это просто эмоция, которую нужно или перетерпеть или насладиться ею до то того мгновения, когда наступит смерть. Сначала она наслаждалась, затем терпела, потом решила, что терпеть уже не может. А сейчас вдруг поняла, что снова наслаждается.
Она подумала, что всё-таки была дурой и всегда нужно помнить, что всему приходит конец, даже чёрной полосе и даже, если идёшь по ней вдоль. Вот так просто – р-р-раз и всё, за одно мгновение, в котором соприкоснулись взгляды, за секунду случайного прикосновения ладоней, за мимолётный едва слышимый вздох, наполненный чужим, но таким близким ароматом. Главное, никогда не забывать, что заканчивается абсолютно всё и всегда начинается что-то новое.
Ей почему-то стал давить её молочно-белый парик. Она спросила мужчину, догадается ли он, какого цвета её настоящие волосы. Тот поднял левую бровь и, изобразив удивление на лице, спросил с каким-то недоумением и разочарованием в голосе одновременно:
– А разве это не твой родной цвет?
После чего глубоко вздохнул.
– Ты – дурак? – спросила она его. – Это же парик.
Он нарочито насупился и отодвинулся от неё, словно ребёнок, разочарованный в новой игрушке, и попросил, чтобы та не снимала неродные волосы до того момента, пока он не кончит, а потом ему будет всё равно. Маша не знала, как реагировать. Наверное, потому, что не понимала, что чувствует, обиду или умиление. Но на всякий случай решила обидеться. Такой подход по её опыту срабатывал лучше. Она тоже отодвинулась и, скрестив руки на груди, отвернулась к окну. Через мгновение она почувствовала,