Хотя император еще не был крещен и, по политическим соображениям, до этого времени казался бережливым к старой религии империи, он не переставал ни на мгновение, даже среди шума оружия, показывать свое предпочтение и уважение к культу Бога, которому он приписывал свои триумфы. В его лагерях можно было увидеть молельню, обслуживаемую священниками и диаконами, которых он называл стражами своей души. Каждый легион имел свою часовню и своих служителей, и перед тем, как дать сигнал к битве, император, во главе своих воинов, простирался у подножия креста, призывая Бога армий и прося у него победы.
Лициний, его коллега и соперник, насмехался над этими практиками, которые он называл суеверными, в то время как сам он, окруженный толпой понтификов, гадателей и гаруспиков, пытался прочесть свою судьбу в предзнаменованиях и внутренностях жертв.
После смерти Максенция и Максимина вся империя оказалась разделенной между двумя правителями, Константином и Лицинием, и каждый из них занимался только тем, чтобы погубить своего соперника и править единолично. Различие культов и нравов, казалось, разделило римский мир на два народа: христиан и идолопоклонников. Первые считали Константина своим защитником, опорой и главой. Лициний, который до этого лишь по политическим соображениям поддерживал систему терпимости, установленную Константином, изменил свою тактику, как только победил Максимина, и, став во главе многочисленной партии, приверженной политеизму, древним законам и обычаям римлян, объявил себя врагом христиан. Этот правитель надеялся легко подавить, под тяжестью огромного населения, чьи нравы и верования он защищал, этих христиан, так недавно вышедших из рабства и едва оправившихся от глубоких ран, нанесенных им долгими преследованиями.
Оба лидера были храбры и опытны; Лициний имел на своей стороне численность, суеверие, уважение к древности и, главное, это почти повсеместно укоренившееся мнение, что слава Рима неразрывно связана с культом его богов.
Этим старым традициям, осмеянным философами и уже не поддерживаемым нравами в развращенном народе, Константин противопоставил партию восторженных людей, тем более пылких, чем больше их подавляли, и легионы, возгордившиеся длинной чередой побед, которых не останавливала никакая опасность и которые верили, что при виде лабарума их ведет к победе сам Бог.
С обеих сторон, решив начать войну, искали причины для оправдания нарушения мира. Лициний утверждал, что его соперник, под предлогом похода против готов, вторгся на его территорию с оружием без его согласия: Константин обвинил Лициния в попытке