– М-да, в Инфернуме это прошло намного легче.
– Т-хольк-хо в-х Инф-хернум-хе и прош-хло, и т-хо М-хорэсолм-ха м-хест-хами в-хозмущ-хается з-ха св-хои трад-хиционн-хые в-хосточ-хные ц-хенност-хи, д-ха и з-хак-хон о р-хавноп-храв-хии иногд-ха н-хам л-хишь в-хо в-хред.
– Я бы попросила, – возмутилась Вриланд. – Мои девочки имеют право на свободу, как и вы на свое публичное выражение. Мы в одной лодке.
– В-хас т-хак н-хе т-храв-хят, как-х м-хужч-хин.
– Но прав у нас по-прежнему меньше.
– Все исправимо, – наивно попыталась убедить их Присцилла. – Нужно время. Нам просто нужно научиться жить в мире друг с другом.
– П-хойд-хи объяс-хни эт-хо глац-хемам, – вздохнул Лукьян.
– Угу, и на лицо Яна посмотри, – кивнула на деда Мария.
– Вот не надо мне тут, – отмахнулся тот. – Я – глас разума в этом царстве содомии.
– Ты каждый день новую бабу трахаешь, разумный ты наш, – заявил ему Паскуаль.
– Бабу, – дед поднял вверх преступно длинный палец. – Вот поднимите руки те, у кого никогда не было секса с мужиком.
Руку подняли дед и Присцилла.
– А вот тебе стыдно должно быть, – заявил он женщине.
– С чего вдруг? – вступилась за поникшую подругу Мария. – Вы своими причиндалами все только портите.
– И вот это движение обиженок ты поддерживаешь, – зло бросил дед Оллфорду.
– Ни о чем не жалею, – расплылся в улыбке тот.
– Меня глубоко ранит только одно: вся эта дрянь с равноправием пошла от тебя, Чарльз.
– Ни о чем не жалею, – повторил Оллфорд. – Я все еще не отказываюсь от своего желания жить в мире, где одни только женщины.
– Ой, да читали мы эту твою отвратительную книжонку про бабье царство, уймись.
– И ничего она не отвратительная, – возразила Мария. – Для мужика очень даже верные мысли, между прочим.
– Спасибо, – с улыбкой ответил Оллфорд.
На часах была почти полночь, а они все говорили и говорили: о политике, об убийствах, о Князе, о Константинополе и Бухаресте. О последних они спорили до хрипоты, но было видно одно – Лукьян на полном серьезе прислушивается к Оллфорду, к каждому его слову об этой загадочной системе «Бухарест», в то время как остальные эту информацию разве что не высмеивают.
– Ч-харльз, д-хаж-хе ес-хли т-хы п-храв-х, т-хо к-хак пов-хедет себ-хя К-хонстантиноп-холь, н-хе в наш-хих сил-хах изм-хенить. Он-х с-хлуш-хает м-хеня. Т-хольк-хо м-хеня, ес-хли п-хриз-хад-хум-хатьс-хя. Н-хо и я н-хе вс-хес-хилен-х.
– Этого я и боюсь – что Бухарест вновь окажется сильнее, а мы в этот момент до Августа не достучимся. И этот новый Перекрой не переживет уже никто в человеческом обличии. А мир киборгов будет не нашим раем. Не за это мы боремся.
– Ты все равно скоро сдохнешь, – закатила глаза Вриланд.
– Как бы