– Мне тоже бывает больно.
– Всем бывает больно. Ладно Чарльз, я понимаю твое желание его задеть. Но Элайз. За что ты ранишь его?
– Я его друг. Мой долг – говорить ему правду, какой бы она ни была.
– Ты не так благороден, как тебе хочется думать, – покачал головой он.
– Откуда тебе знать?! – ему в спину крикнул я.
– Смотрю на тебя и вижу себя в молодости, – не оборачиваясь, ответил дед и ушел, даже потрудившись захлопнуть мою до этого не закрытую дверь.
Естественно, жить спокойно после этого я не смог. Бессонница, головные боли, острое чувство вины и огонь ненависти раздирали меня на части. Что бы я ни делал, я постоянно думал об этом. Думал и злился. Не на друга. На Оллфорда.
Я сидел на подоконнике и сверлил взглядом окна их дома так долго, что заболели глаза. И когда я увидел, что Элайз ушел с Бессердечным в сторону моря, эмоции полностью завладели моим разумом. Я недолго раздумывал, перед тем как ворваться в комнату к полностью парализованному человеку, у которого просто не будет выбора, слушать меня или нет. Оллфорд, как и ожидалось, абсолютно неподвижно лежал в своей кровати, смотря в потолок. Только этим он теперь и может заниматься.
– Каково это?! – сразу же набросился на него я. – Каково это – чувствовать себя таким жалким, таким беспомощным?!
Он устало взглянул на меня блестящими от слез глазами, но вдруг улыбнулся, мерзко так, зло.
– Ты очень скоро это узнаешь.
После его ответа я потерял дар речи.
– Думаешь, моя смерть подарит ему свободу? Ты ошибаешься. Во многом ошибаешься. Ты станешь таким же жалким, таким же беспомощным. Думаешь, я не понимаю, почему ты ненавидишь меня? Я – пример твоей будущей беспомощности. Ты сможешь двигаться, ты свободен, но нужно ли все это будет, когда ты больше ничего не увидишь?
– Заткнись, – сквозь зубы прошипел я.
– Я заткнусь. Только чем это поможет тебе?
У меня в голове билось одно определенное желание – задушить его. Много сил не надо, он же даже сопротивляться не сможет.
Дабы не исполнить это желание, с результатом которого я никогда не смог бы спокойно жить, я бегом покинул эту затхлую комнату, а затем и этот пыльный дом. Я бежал по знакомым улицам, расплывающимся перед глазами, бежал так долго, насколько хватило сил. На старом автомобильном мосту я остановился и дал волю слезам, хотя мне под страхом смерти нельзя плакать.
Он прав. Этот старый мудак во всем прав.
Март. Шипы под ребрами
– Мне холодно. Прошу вас, мне очень холодно…
Но если кто-то из медперсонала и есть рядом, я не чувствую, чтобы на меня обратили внимание. Никто не подходит ко мне, когда я прошу. Только когда нужно им. Я замерзаю в одиночестве под слишком тонким для вдруг ударивших морозов одеялом в кровати, которая мне мала, не в силах поднять голову – боль пульсирует тяжелым молотом. В горле стоит ком, а в носу навязчиво застрял мерзкий медикаментозный запах. Стоит затуманенному разуму хоть чуть-чуть