Так как Орден Консциэнс уже простился со своим Верховным Жрецом во время его сожжения, акт развеивания пепла убитого радиацией мужика много народу не собрал. На деревянной пристани были только мы с Элайзом, отец, дед, Бессердечный, Арман и Оллфорд.
– Трубы для тебя умолкли навсегда, – сказал Оллфорд, когда дед пустил своего брата по ветру. – Прощай, друг и брат, – он глубоко вздохнул. – Пусть твоя вина тебя отпустит.
– И отпусти нам то, в чем повинны мы, – вторил ему дед. – Прощай.
Первым ушел Бессердечный. За ним отец. Я стоял рядом с Элайзом и держал его за руку. Его трясло, и было это явно не от холода, пусть у моря о нас то и дело бился ледяной ветер.
– Ты останешься первым помощником? – наконец, спросил Оллфорд, обратившись к посеревшему Арману.
– Не знаю. Если Григорий этого захочет, то конечно, – бесцветно ответил мужчина. – Я так много лет служил мастеру Жану, что теперь трудно представить жизнь Ордена без него.
– Ты побудешь у нас? – спросил дед, отведя взгляд от серого моря.
– Нет. У меня поезд через два часа.
Через эти самые два часа, греясь обжигающим красным чаем, мы с Элайзом сидели в гостиной их пыльного дома, пока дед проводил свой очередной осмотр системы в спине Оллфорда (раз в три дня, не реже!). Дверь была открыта, потому с дивана все было прекрасно видно.
Оллфорд сидел в кровати, наклонившись вперед, как сломанная кукла, а дед пальцами проходился по его позвоночнику, как будто и правда почувствовал бы, если что-то вдруг не так.
– Ян, мне больно, – через какое-то время сказал Оллфорд, но даже не пошевелился.
– Терпи. Ты мужик или нет? – ответил дед.
– Навязанные гендерные стереотипы, – пробубнил в ответ тот.
– Я победил, – возликовал Элайз, подпрыгнув на диване, чуть не облив себя кипятком.
– Промывка мозгов прошла успешно, – кивнул я, умолчав о том, что Оллфорд вложил в него намного больше своего, чем Элайз смог вбить ему.
– Кстати, – застегивая рубашку, сказал Оллфорд, когда дед, взяв с тумбочки свой стакан с виски, плюхнулся на вторую часть кровати, – я дочитал наш шедевр.
– И?
– Бредятина, – изрек тот, достав из-под подушки огромную рукопись.
– Мы почти тридцать лет писали это, и теперь ты говоришь, что это бредятина? – неподдельно удивился дед, остановив стакан на полпути ко рту.
– Да, – коротко ответил тот. – Времени на исправления уже нет, поэтому можешь просто зачеркнуть слово «роман» и подписать: «фэнтезийная комедия».
– И не подумаю, – возразил дед, отобрав рукопись у своего горе-соавтора. – Все отшлифовано до блеска.
– С этим самым блеском мы и переборщили, – грустно вздохнул Оллфорд.
– Феликс.
Я аж вздрогнул от голоса Бессердечного, стоящего за диваном. Как он только умудряется