Мы с отцом ни о чем не говорили, пока молча собирали немногочисленные вещи, каждый думая о своем. Я просто хотел, наконец, вернуться и увидеть друга, абстрагироваться от местной накалившейся обстановки. Чего хотел в это время мой отец, я не знаю. Может быть, увидеть Софию, а может быть, и что-то совсем другое.
Но уехать утром не получилось. Не успело небо толком посветлеть, как весь замок потрясла новость – Верховный Жрец Ордена Консциэнс умер. Брат моего деда умер.
Со столь нерадостной вестью и пеплом Жана в Оцидитглацем приехал Арман фон Дэшнер. Ему не нужно было ничьего разрешения, чтобы исполнить последнюю волю умершего, но как такой же полноправный член так называемого Ордена Адэодэтуса он первым делом приехал сюда, к своим друзьям, но встретил холодный прием еще не успевшего уехать Императора.
– Последней волей Жана Кечменвальдека было, чтобы его пепел был развеян над морем в Инфернуме, – ответил Елисею Арман. Казалось, Императора такой ответ на вопрос: «Зачем вы вывезли его прах за пределы владений Ордена?» – не удовлетворил.
– Здесь тоже Инфернум, – холодно заметил он. – Ваши территории тоже Инфернум. И везде есть моря.
– Прошу прощения, мой Император, неверно выразился, – сдержанно склонился Арман. – Его святейшество говорил о Городе у Моря.
– Так исполните последнюю волю своего Хранителя, – все-таки махнул рукой Император и, вслушавшись в то, что принялся говорить ему на ухо один из генералов, буквально влетевший в зал, не стал продолжать беседу, кажется, даже забыв об Ордене Консциэнс.
– Да, мой Император, – снова поклонился Арман, но Елисей, не попрощавшись, стремительно вышел, забрав с собой всех членов военного совета, и все оставшиеся в теперь полупустом зале заметно расслабились.
– Т-хак и б-хыть, – сказал Лукьян, поднявшись, – ск-хажу п-хервый: я ск-хуч-хал, – и протянул к Арману руки.
– Я тоже, братишка, я тоже, – ответил тот, обняв своего младшего брата. Похожи они были ровно настолько, насколько похожи я и мой сводный брат. Даже если они и родные, то мутации Лукьяна так сильны, что фамильные сходства стерты напрочь. И, что больше всего меня удивляло, у Армана не было той скрипучести в голосе, как у его брата. У него как будто и вовсе отсутствовал какой-либо акцент, что инфернумский, что оцидитглацемский, что консциэнский.
Было видно, что смерть Жана заметно подкосила этого сильного во всех смыслах и верного своим убеждениям человека. Они бок о бок десятилетиями служили на благо Ордена. Такая потеря определенно невосполнима.
Но волнует меня совсем не Арман. Меня больше интересует реакция моего деда.
– Чт-хо т-хеп-херь б-худет с Орд-хеном? – спросила леди Франческа-Бриджита фон Дэшнер Марнис-Оторис-Гааль. В ее