Один был ненамного старше меня, другому на вид около пятидесяти пяти.
– Добрый день, мистер Нельсон, – проговорил последний, когда я присел напротив него на стул.
Больше он ничего не сказал. Я пялился почти в открытую в его лицо, но он всего раз поднял на меня глаза, узенькие, серо-голубые, с толстенькими веками. Пальцы его правой руки, похожие на розовые сардельки, держали ручки, позаимствованную, очевидно, из ящика с письменными принадлежностями миссис Джонсон.
Он писал что-то неразборчивым почерком на разлинованном бланке. При этом лицо его, простое, грубое и какое-то туповатое, подергивалось, будто от боли. Щетина ему совсем не шла, и я подумал, что ему об этом известно. Наверное, он не успел побриться. Еще он явно не успел погладить рубашку и не заметил грязного пятна между третьей и четвертой пуговицей, которые еле-еле держались на нитках. Круглый живот его почти лежал на коленях, переваливаясь через черный ремень.
Директор сидела во главе стола. Спинка кресла из пожелтевшей искусственной кожи возвышалась над ней, подобно трону. Она выглядела как судья, готовящийся вершить правосудие. Не хватало только мантии и деревянного молоточка. Бледность её кожи казалась мне мертвенной. Если бы я был врачом, я бы, наверно, смог сказать, что у нее аритмия, сердечная недостаточность или что-то в этом роде.
Я чувствовал напряженную атмосферу, царящую здесь. Все больше мне хотелось схватить стул и выбить это чертово стекло, за которым так приятно припекало солнышко, и выбежать на свободу. Я поинтересовался, по какому поводу собрание, но мне не никто не ответил. Потом я спросил, не случилось ли чего с моим сыном Энди. Тогда миссис Джонсон отрицательно покачала головой. Я неловко пожал плечами и бросил еще один быстрый взгляд на мужчин.
Тот, что моложе, был одет во все черное, только у воротничка что-то белело. Руки его были сложены под подбородком, так что большая часть шеи была закрыта от моих глаз. Мужчина смотрел куда-то мимо меня. Меж его бровей пролегала глубокая морщина. Отчетливо выражались носогубные складки. Я мог назвать его лицо неприятным, но сделать это мне было тяжело даже мысленно. Может, он разглядывал график дежурств или расписание, висевшее на стене прямо за мной, а может за моим левым плечом было что-то видимое только ему, я не знаю. Когда я задал вопрос, он и ухом не повел. Тогда я решил, что он «себе на уме».
Между мужчинами лежала пачка сигарет бирюзового цвета. Ньюсорт, или что-то вроде того. В сигаретах я не разбираюсь. Никогда не курил и не начну, потому что считаю это глупой и бесполезной привычкой. Не понимаю, как можно находить в ней удовольствие или расслабление. Я могу расслабится, выпив пару фужеров вина или баночку пива, но тянуть в рот эти раковые палочки меня не тянет.
Наконец,