«в жизни счастье одно
мне найти суждено,
и то счастье в сирени живет…»
Они были моложе на пару лет, и, что произошло уже без нас, выпорхнувших из школы во взрослую жизнь, я не узнал. Вероятно, их пути по какой-то причине драматично, а может, легкомысленно разошлись. Разумеется, со временем образовалась новая жизнь, «как у всех». Но друг, похоже, тихо безутешно затосковал, и зеленый змий, частый соучастник подобных невидимых драм, долго не церемонясь, поставил точку в этом жизненном тупике.
Что нужно человеку в жизни, что составляет его счастье и что это за субстанция? Это, наверное, состояние, как опять у Рахманинова в другом романсе:
«…здесь нет людей… (конечно чужих)
здесь тишина…
здесь только Бог и я…»
Вот и не гневите Бога – «с любимыми не расставайтесь». Тем более, если все это случается на своей, родной и дорогой улице детства.
2.2 Обитель
Этот дом на углу Кировского проспекта и улицы Рентгена был одним из основных «поставщиков» школяров-Александровцев. Только в одном нашем классе их было семь. А еще кто-то постарше или младше на год, два. У многих старшие братья и сестры давно отучились в нашей школе, оставив о себе память в виде золотой строчки на мраморной доске выпускников-медалистов. Дом построен в 52-м, 80 квартир, но семей было больше, ведь часть квартир коммуналки. Дом преподавателей ВУЗов города, «профессорский». Вспоминаю литературный опыт описания истории городских домов и их обитателей: «Дом на набережной» Ю.Трифонова, «Дома, события, люди» архивиста Л.Секретарь, «Потерянный дом или разговоры с милордом» А.Житинского. Милорд это Лоуренс Стерн, английский писатель начала 18 века, основоположник европейского романа как жанра. А в этой книге он вымышленный собеседник автора, удивленно наблюдающий наш город 70-х и задающий каверзные вопросы. Мне же придется задавать такие вопросы и отвечать на них самому.
В каком-то смысле наш дом стоит тоже на набережной, на набережной реки времени нашего детства и молодости. По счастью, он из-за своего «юного» возраста не стал свидетелем «Петроградского погрома» 1917 года, из которого чудом вырвалась одна из моих бабушек со старшей сестрой – а «всего-то» дочери мастера с мебельной фабрики Мельцеров, не узнал ужаса репрессий 30-х, не впитал в свои стены муки умирающих Блокадников. Его не задело даже одно из последних злодеяний – кровавое «Ленинградское дело». Аура дома была девственно чиста, да и в обществе подул свежий ветер надежд. Мы, подростки, это ощущали по поведению взрослых, по их теплеющей открытости, доброжелательности, приветливости. Они, похоже, сами радовались как дети этой нежданной возможности наконец вздохнуть и полностью посвятить себя любимой работе, не опасаясь за себя и близких. Нам, детям и подросткам они великодушно прощали все шалости, заботливо присматривая и не только за своим чадом.
Наш