Справа от Даниила, в прикрытом простынями закутке, на горе из персидских шелков и подушек, раскуривали кальян два лысых и голых анархиста. Окружающий их дурман затмевал собой всю суматоху, что творилась за тоненькой деревянной стенкой. Вокруг анархистов клубились перья уже развороченных пулями подушек.
– Сквозь перевёрнутую радугу снов я вижу только боль и страдания, – говорил в стенку накуренный анархист.
– Боль и страдания…
– Бессмысленность человеческой клятвы всегда будет приводить к извращению человеческой морали. Убийства и предательства будут всегда.
– Будут всегда…
– Лишь озарение откроет третий глаз людям, напомнив родовую истину: в словах истины нет.
– Истины нет.
Из паха убитого анархиста с хлюпом вышел колун. Тело всё ещё билось в припадке, цепляясь за жизнь. Перехватив колун поудобнее, Даниил выпрямился в полный рост и пошёл к двери, у которой победивший дуэлянт превращал тело убитого противника в подушку для булавок своим штыком.
Сапоги зачавкали по разлившейся по полу крови. Дуэлянт припадочно заклацал зубами, пародируя дикую собаку, и обернулся на звук. Спёкшаяся кровь на его лице образовывала незамысловатый боевой раскрас, что внушал его врагам страх, а ему самому нашёптывал новые цели для обретения могущества. Единая бровь его образовала угрожающий прямой угол, сталь штыка стала напевать похоронный марш о плохо забитые гвозди на полу. Вскинув винтовку, он рванул на Даниила, уподобившись греческой фаланге. Даниил вскинул наган, но выстрела не последовало. Тяжко выдохнув, спусковой крючок мог только оповестить о самом плохом. Кончились патроны.
Убивай меняяяя
Кончились патроны
Запел, плюясь чужой кровью, патефон в отдалении и опять затих.
Времени заносить колун уже не было, ещё пара шагов, пара мгновений, и Даниила насадят на играющий бликами выстрелов штык. Но провиденье ли или просто удача – дуэлянт, забежав в темноту, споткнулся о труп, накрытый чёрным бушлатом, и, ударясь зубами о приклад своей винтовки, рассыпал белое золото своего рта по полу.
– Оооооох… – застонал дуэлянт, создавая в лужице крови пузырьки.
Даниил подскочил к нему и вдарил сапогом по голове, пропечатав тому на затылке формочку подкованной пятки.
В темноте другой стороны вагона уже с меньшей энергией кто-то продолжал драться, летала из стороны в сторону мебель, разбиваясь при падении, изредка постреливали накалённые патроны с пола, оркестр из человеческих стонов смешался с матом и мерным бульканьем кальяна.
«Приходя к соприкосновению с человеком, не входит в объективную оценку его по его же достоинству, следовательно, не входит в рассмотрение ни порочность