– А это зачем? – спросил Женя, стараясь незаметно проморгаться. Он подошел к каталке с инструментами, пытаясь за неё ухватиться, чтобы устоять на ногах.
– Это для органов… Фотографирую органы для органов, ха-ха, – заявил Вознесенский, пересматривая фотографии. Ничего особенного. Знаешь, у меня такое ощущение, что в патрульной полиции работают идиоты, которые не могут никого поймать, ГСБ не способно ничего расследовать, а Восьмёрка – большо-о-ой такой утилизатор. Но! – Вознесенский поднял палец. – Тем не менее, образцы тканей, кроме опознания родственниками, в перспективе помогут нам вычислить товарищей, которые превращают обычных граждан в безголовых. Мы называем их…
Вознесенский не договорил. Женя потерял сознание, опрокидывая за собой на пол железные инструменты. Секционная наполнилась звоном.
Глава 2. Чужие мысли
Роман не мог соображать. Ему казалось, что он ничего не видит: только красные и белые вспышки мечутся перед глазами. Стеллажи, стеллажи – много разных инструментов. Водитель полулежа сидел на испачканном мазутом диване в маленьком гараже. Казалось, что стены начали двигаться, а потолок и вовсе скоро упадёт ему на голову.
Сердце стучало, словно он перепил кофе. В гараже было холодно, и поэтому Роман ещё сильнее ощущал свою повышенную температуру. На лбу выступила испарина.
Он голоден. И когда Роман голоден, весь мир прекращает существовать. Это его жизненная необходимость – есть.
Водителю казалось, что он начнет царапать бетонные стены и лезть на потолок, настолько ему было дурно. Его организм требовал положенный в это время ужин, а контакт с человеком только раздразнил желудок.
Он взял Его за руку. И если бы не Саша, вовремя выбежавший из раздевалки, Роман (он был уверен в этом) сожрал бы новенького. «Да… Хорошо, что Вознесенский меня выгнал, очень хорошо», – думал он. Но тут же поток воспоминаний санитара заполнил его голову, и места для собственных мыслей не осталось.
Его вырубило. Роман словно упал в обморок. Только вот обморок был болезненным: сопровождался дрожью в конечностях и судорогами. Он с мучительным усилием пытался сдержаться и не превратиться в чудовище.
Дыхание его замедлилось, стало глубоким и тяжелым. Сознание отключилось, остались только полупрозрачные мысли – неконтролируемые, как видения или галлюцинации.
Будто бы Роман – зритель прожитого другим человеком кино.
Из темноты беспамятства выплыло лицо девушки.
Вот она сидит напротив за столом, размешивая кубики сахара в кофе. У девушки красивое круглое лицо и правильные черты, как с иконы: длинный прямой нос, серые глаза, маленькие пухлые губы, русые волосы. И храм таким иконам, как она, дом и быт: не было в ней с виду какой-то авантюрности. Роману она не понравилась.
И тут парень понял, что смотрит на неё глазами нового