Зрачки мужчины в сером были так расширены, что от радужки остался только тонкий бледный ободок. Его пронзительный взгляд давил на переносицу, втекал в легкие, как поток черного мазута. Когда от невозможности вздохнуть начало темнеть в глазах, мои еще слабые крылья вдруг хлопнули, и я выскочила из тела к потолку – и зависла там невидимой живой камерой. Отсюда мне стало хорошо видно, чего боится этот невысокий мужчина с приспущенными штанами, чуть согнувшийся перед окаменевшей девочкой в школьной форме: ей надо было всего лишь поднять руку и нажать на тот звонок, что затрещит особенно громко, – и тогда безумец уйдет. Девочка услышала и выполнила.
Едва раздалась хриплая трель, мужчина охнул, подхватил штаны и выскочил на лестницу. Пузырь под потолком тут же схлопнулся, и я вернулась в девочку перед тамбурной дверью: точным движением выхватила ключ, отперла дверь, захлопнула; пробежала несколько шагов до квартиры, так же четко отперла вторую дверь, вошла, захлопнула и ее. А потом села на коврик и оцепенела, как бабочка на морозе. Время и сознание вернулись ко мне, лишь когда в двери начал поворачиваться ключ – с работы пришла мама. На улице было уже темно. Я всё рассказала, и мама сразу отвела меня в опорный пункт милиции в соседнем доме. Там я дала совершенно бессмысленые показания даже на собственный детский взгляд: я не запомнила ничего, кроме светлых глаз и темных брюк. Даже оттенок волос не смогла назвать. Дежурный всё это сочувственно записал, но сразу предупредил, что найти кого-то по такому описанию будет невозможно.
Этот случай стал хорошим уроком, но ровно через двадцать лет мне пришлось пройти через нечто подобное еще раз. В ту осень у бабушки Полины случился первый инсульт. После работы я навестила ее в больнице и вышла оттуда только в девять вечера. Стояла поздняя осень – дождливая, холодная, но всё еще с редкими желтыми листьями в лужах. Я прошла по пустынному больничному парку к шоссе и стала голосовать – в те годы по Москве передвигались в основном так. Затормозила чистенькая «шестерка», за рулем – мужчина лет 40—45. Я села в машину и, едва мы тронулись с места, почувствовала страшную опасность – как будто ощутила на дне давно высохшего русла вибрацию приближающегося селевого потока. Осторожно скользнула по водителю краем глаза. Это было крупное тело с большой лысеющей головой и теми неприятно размытыми чертами лица, которые свойственны маньякам и насильникам; в осенних сумерках я разглядела всё это только внутри машины. Скрывая волнение, отвернулась к окну и сразу почувствовала его плотный взгляд на шее, запястьях и волосах. Его мысли тыкались в мое тело, как огромные