– И психически тоже здоров. Вот только функции восприятия, к сожалению, подкачали, пострадали, – нехотя признался он. – Хотя, с другой стороны, нет худа без добра, а добра – без худа.
– Это как так? – подозрительно уставилась на него женщина, не понимая толком слов только что сказанного, но, к сожалению, совершенно не уточненного, но очень стараясь понять их.
– А так – периодически у меня появляется такое странное и неприятное ощущение, будто я стал видеть мир немножечко по-другому, ну, в общем, не так, как раньше, как все остальные обычные люди.
– А ты значит, у нас необычный? – недоверчиво осведомилась Марина.
– Можно и так сказать, – буркнул Андрей. – Почему бы и нет? А ты имеешь что-то против того?
– Да нисколечко, – отмахнулась женщина, – будь, кем захочешь, сколько тебе это угодно. Вот тоже мне ещё, была бы забота и нужда о чужих интересах и проблемах печься.
– Ну, ничего страшного, это все со временем пройдет, – нашел нужным милосердно утешить его Игрок так, точно он являлся крупным специалистом в области нарушений психологии восприятия и сознания.
– А в чем оно проявляется, это твоё новое видение мира? – снова спросила не в меру любопытствующая женщина. – Что ты стал теперь видеть по иному?
– А в том, что я начал как бы видеть сущность других людей, могу видеть их насквозь. И знаете что, поначалу у меня появилось такое странное и очень неприятное чувство, что будто бы наш город захватили чужаки, пришельцы. Дело дошло до крайности – я больше не мог смотреть на некоторых из них, видеть их глумливые физиономии и скукоженные фигуры, одни – будто слепленные и склеенные из ваты и картона, другие – слишком мясистые, телесные и предельно материальные. Плоть, сочащаяся самой же плотью, при полном отсутствии духа, порывов и позывов души.
– Что ты имеешь в виду? – подозрительно спросил Игрок. – На что намекаешь? На что-то крамольное, о чем не следует говорить и чего не должно видеть?
– А то имею, о чем и говорю.
– А потом? – спросила Марина.
– А потом будет суп с котом, – не удержавшись, съязвил Андрей, но увидев обиженное этим сарказмом, разом погрустневшее выражение её лица, несколько смягчился, унял свой безапелляционный тон и сбавил нахрапистые обороты своей резкой речи. Одним словом, вошел в её нелегкое женское положение, как бы припомнив тем самым, что совокупность сих биологически активных, словесных агрегантов может породить в неподготовленной хорошенькой женской головке сущую ересь.
– А потом я стал понимать, что просто стал видеть людей иначе, чем раньше, – терпеливо и покладисто к слабости её понимания, общей неразвитости смыслового