– Так что, правда?
Это почти то же самое, что сосчитать до десяти. Так голос будет дрожать меньше.
– С чего ты взял?
Можно было и не спрашивать: Андрей с детства не умел держать язык за зубами. Другой вопрос – зачем ему болтать обо мне всем подряд? Значит, дело не в Андрее, и у этого типа свои происки.
Он уже знает правду, нечего отнекиваться. Но от серьезности, с которой он хмурит брови, от претенциозно поджатых губ мне становится смешно.
– На заборах про другой фен пишут, это не ко мне, – говорю я.
И он в ярости хватает меня за ворот куртки.
– У меня что, по-твоему, дефект речи? Я сказал «феназепам», значит, феназепам.
Он встряхивает меня с такой силой, что капюшон слетает с головы. Мне больше не смешно. Кажется, для смелости надо оставаться обдолбанным. Обидно и стремно, и я только сильнее сжимаюсь.
– Что мне за это будет? – бормочу я.
Парень отталкивает меня и смеряет взглядом.
– А что тебе нужно? Бабло? Могу что-нибудь в ответ сбагрить. – Он снова улыбается, как воспитатель детского сада. – Могу травы раздобыть, интересует?
– Блистер.
– Чего?
У него странное лицо, эмоции сменяют одна другую как по щелчку, словно со мной разговаривает несколько человек сразу.
– Блистер феназепама, – повторяю я. – Один из пяти, или на меня не рассчитывай.
Глава четвертая
Мы идем молча. Я думаю о том, как бы не упасть. Как выглядеть равнодушнее. Только бы не подскользнуться. Вбить что ли гвозди в подошву ботинок? Верчу телефон в кармане, чтобы отвлечься. Надо купить жвачку, это тоже успокаивает.
Он молчит. У него серые глаза, здоровый цвет кожи, широкие плечи; не похоже, что сидит на чем-то. А что, если он собирается закинуться колесами и помереть? Или чего хуже – отравить кого-нибудь, чтобы мне потом отвечать как соучастнику?
Я собираюсь с духом. Он на меня даже не смотрит.
– Ты хоть знаешь, как принимать феназепам?
– Это не мне.
– Ну да, конечно.
И его словно подрывает:
– Да не мне это, ясно? – Он хватает меня за плечо. – Это моей матери, а не мне. И прекрати лезть не в свое дело!
Когда он так нависает надо мной, у меня подгибаются ноги. И, хоть ненавижу эту привычку, я машинально закрываюсь рукой.
– Остынь, – говорю я, – мне плевать.
Он резко отпускает меня, и я еле удерживаю равновесие. Надо быстрее разобраться с этим и получить свой сраный блистер.
Мы снова замолкаем. Вообще-то не так и плохо, денег у меня в обрез, а так, считай, бесплатно – целых десять штук. А все-таки странный тип, лучше держаться от него подальше. Плечи широкие, но сам худощавый; взгляд тяжелый, кажется, он не моргает даже. Имени своего не сказал. И не спросил