Кривые пальцы Архидьякона Мадианского и его инквизиторов дотянулись до Сиаммы, бывшей в их глазах оплотом разврата и безбожности, желая превратить её в ещё один светоч истинной веры и спасти её жителей от пороков, кои они сами же и развели. И с помощью избранного в пору моего двадцатилетия нового сиаммского Дожа, Альберто Маринетти, особенно преданного церковным идеям, деятели веры добивались желаемого.
Усиление концентрации религиозности в городе свободы сказалось и на нашем семействе. Мама видела свои врачевательские навыки, как способ заработка, а поборники Гласа Небесного, как ниспосланный свыше дар, коим нужно пользоваться безвозмездно, избавляя несчастных от нападок мора. Один миссионер счёл своим долгом наставить мою маму на путь истинный, но вместо вежливого приёма и раскаяния в грехах он встретил лишь насмешки, исходившие от неё. От хамства и глумления мама получала особое, издевательское удовольствие, и доколе был шанс кого-то принизить, она им обязательно пользовалась.
Мы решили оставить Сиамму и перебраться в иные, терпимые к платной медицине края. И новым нашим пристанищем была избрана Шазахала, столица Хаситэрийского царства, на южном континенте Атэрат. То, что юг держал людей в рабстве и выступал в умах человечества злейшим противником людской цивилизации нас нисколько не отталкивало, как и смена расового окружения на серпантиров и лизардотиров.
Отправиться в плавание к южным берегам мы с мамой могли себе позволить в тот же день, как только, посовещавшись, решились на это, однако Дож дал мне повод задержаться в Сиамме на весьма определённый срок.
Столица проведения рыцарских турниров имела привычку кочевать от одного края Митраи в другой. В один год состязания проводило какое-нибудь королевство на западных рубежах, а на следующий год – герцогство захудалых восточных владений. Я предполагаю, что государства Перешейка руководствовались правилом «первое слово дороже второго» и право принимать у себя цвет рыцарства континента людей оставалось за тем, кто первым изъявил желание. Мне довелось побывать на турнире в пять лет и те воспоминания, которые я о нём вынес, слепили меня блеском мечей, брони и пестротой гербов участников, да оглушали рёвом тех труб, в которые, не щадя своей груди, дули герольды и глашатаи. Шанс вновь узреть это боевое