Сиять золотом своих волос на свету солнца и в окружении необузданных вод моря маме предстояло по мореплавательским меркам не долго – около тридцати дней. Весьма маленький срок для того, чтобы успеть познать все опасности, таившиеся под толщей солёных вод, тем более на тех маршрутах, которые мореходы считали безопасными для плавания. Маме не посчастливилось увидеть прославленных Кракена, или Судножора, но за то ей повезло лицезреть утонченные фигуры русалок, блиставших своей наготой на, выглядывающих из вод, скалах и насладиться пением сирен, смертоносным для мужчин.
Едва корабль пришвартовался к пристани в первом прибрежном городе, как златокудрая нордрийка пустилась в путешествия через весь Митрайский перешеек, стремясь поскорее ступить на его юго-восточные земли. Избежав очищающих костров инквизиции, миновав засады разбойников и чудовищ на тракте, Эмилия достигла желаемого.
На карте мира Сиамма разместилась маленькой красной точечкой, которая ни в коей мере не могла отразить того влияния, которое этот город оказывал на весь мир. Колыбель искусства, оплот науки, приют прогрессирующих умов и матрона идей либерализма – так нарекали Сиамму, город, который открыт для всех. Единственными, кого свободолюбивый град приветствовал тюремным заключением и пытками, так это магов, чьё притеснение и преследование стало чем-то вроде традиции во всех людских государствах.
Многие великие умы науки и ваятели культуры либо вышли из-под крова Солнечного города, либо стремились очутиться под ним, избегая вездесущих угнетающих щупалец инквизиции, душащих всё, что не могло прижиться в заплесневелом уме Мадианского Архидьякона. Прославленная тёплым климатом, нежными водами ласкового Контарского моря и вольнодумческой средой Сиамма манила мою маму ещё с тех дней, когда слухи о ней настигли её ушей.
Иное место проживания, новые люди и нравы поспособствовали тому, чтобы мама оставила свои теневые махинации в прошлом и начала жизнь с чистого листа. И она не преминула воспользоваться этим шансом, уйдя в ученицы к Уильяму Лакарэлю, старому мастеру медицинского ремесла, державшему во владении аптеку, бывшую единовременно с этим и маленькой лечебницей, дающей уход и избавление от хвори простым горожанам за крайне скромную плату. Если простолюдинам старый врачеватель запомнился за трепетное отношение к своим пациентам, то моей маме – за ворчливость и преданность своему занятию.
К прибывшей с цивилизованной половины Вилдернесса предательнице монашеских заветов престарелый врач воспылал особой, наставнической любовью, которая наверняка не обрела бы столь возвышенную стадию, если бы Уильяму было известно о тёмном прошлом своей питомицы. А разве мог, оказавшийся холостым и бездетным на склоне своих лет, доктор отнестись