Растерянно кивнув ему вслед, Лия села и поправила подушку. Сердце все еще билось так сильно, что едва не задевало ребра. Знакомая комната казалась отрезанной от остального мира. Там, снаружи, еще гремела вдалеке гроза, хлестал по крыше ветер, слышались тихие голоса братьев, а вокруг стояла непроницаемая тишина. Плетеная ширма отгораживала постель от письменного стола и маленькой библиотеки, которую братья собирали для нее на протяжении нескольких лет. Слева от окна висела в углу старинная, уже потемневшая икона – подарок тети Лиз на крестины. Под иконой блестела маленькая красная лампада. Иногда Лия зажигала ее, и тогда по потолку разбегались вытянутые тени, а стены озарялись теплым мерцающим светом.
Протянув руку, она взяла с прикроватной тумбочки тяжелый кожаный фотоальбом и, положив на колени, открыла толстую обложку.
Родителей своих Лия никогда не видела, а о матери не знала ничего, кроме имени и того, что она была второй женой отца. О нем Карл мог рассказывать часами, но в семейном альбоме хранилась только одна черно-белая фотокарточка.
Проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности, Лия наклонилась и прижалась губами к пахнущему годами картону. Она делала так время от времени, когда никто не видел, не зная, как еще выразить то ли признательность, то ли упрек человеку, на которого так была похожа и который исчез из ее жизни, не оставив никакого следа.
Высокий и худой, с резковатыми решительными чертами лица, глубокими глазами и волевым подбородком, отец казался ей воплощением благородства и силы. Карл говорил, что глаза у него были светло-карими, как теплый липовый мед… Лия не знала больше ни одного человека, перед которым бы ее брат так благоговел. Даже о своей матери, Кетрин Кер, он не отзывался с таким трепетом и почтением. Впрочем, Карл и не помнил ее: та умерла во время родов, и все, что братья знали о ней, рассказала им тетя Лиз. Они с Кетрин не были родными по крови, но выросли вместе и очень друг друга любили.
На фоне старших братьев Лия совсем терялась: невзрачные темно-серые волосы; бледное, резковатое лицо, такие же блеклые тонкие губы… Единственное, что придавало цвет ее образу, это глаза – ярко-синие, глубокие, обрамленные короткими темными ресницами, они смотрелись мазком ультрамарина на поблекшем листе. Так сказал однажды Кристиан, когда думал, что она не слышит – брат любил живопись.
Вздохнув, Лия перевернула страницу. В детстве Карл улыбался так же открыто и тепло, как и Кристиан. На фотографиях, что были сделаны еще при жизни отца, братья выглядели обычными счастливыми детьми. Беда пришла неожиданно. Однажды ночью отец разбудил их, попрощался и, велев наутро позвонить тетке, ушел в бурю. Так с шести лет братья остались на попечении единственного близкого для них человека – Элисавет Кер. Еще через шесть лет на плечи доброй женщины легли заботы и о Лии. Почему