Храмов, посвященных сербскому великомученику, на белградском холме Вранац было два: Большой Савва и Маленький Савва. Большой – храм, спорящий с порабощенной турками константинопольской Софией, после полувековой истории строительства утвердился наконец и над Белградом, и над куполами всех сербских церквей. Вставший на сожженных оттоманами мощах святого Саввы, он стал главной цитаделью православной веры всея Сербии. Взрывная смесь туретчины и славянизма, многовековое противостояние османов и славян творили облик Сербии, и ныне вся она была – как «Тысяча и одна ночь», написанная на кириллице. Здесь все со всем смешалось, оттого и Храм Святого Саввы, белый исполин, средь вод фонтанов высился на Вранаце, как православный Тадж-Махал.
Подле него стоял Маленький Савва – часовня-тезка. Русские возвели ее в дар братьям сербам. Русского скульптора позвали, чтобы вознести над куполами Саввы-старшего золотой крест. Русские мозаисты и художники должны были делать отделку главного собора Сербии. Но лишь отделку.
А между тем на Вранаце творилась чертовщина.
Маленький Савва испарился. Не затерялся средь деревьев парка, не скрывался по другую сторону холма, но подлинно исчез, как не было. Что до Большого Саввы, тот претерпевал метаморфозы, но уже не реконструкцию и не отделочные работы, но, как если бы главный оплот христовой веры всея Сербии был поколеблен силой колдовского морока, на стенах и фризах собора проступили бронзовые барельефы. Вызолотились, вытянулись в луковицы некогда приземистые купола. Даже пропорции сербского храма изменились, и уже сквозило в них что-то не византийское, но старорусское… Московское, понял Трнавац с ужасом.
Идя по улицам, серб города не узнавал. Не узнавал и горожан – точнее, чаще, чем белградцев, встречал на улицах туристов: те по-бараньи семенили толпами, мемекали на свой манер и задирали к верхним этажам архитектурных памятников лица с дырами темных очков на месте глаз.
На этот раз Трнавац первым высмотрел бородача – выхватил глазами его грузную фигуру в открытом кафе на площади Славиjа. Пегий господин вновь занят был обильной трапезой, и перед ним дымились на столе тарелки с сербской папазъянией, чобанацем, с луковым супом. Трнавац подошел, испытывая равно отвращение и любопытство, сел напротив. Толстяк, которого Трнавац окрестил по-сербски «фатсо», всплеснул руками, увидав его:
– Ба, господин Трнавац, «грађевински радови»! Рад, очень рад вас видеть снова.
– Шта