Трнавац не успел ответить ей. Рыжеволосая махнула ручкой и замкнула дверь своего номера на ключ, как будто щелкнула ключом в замке пояса верности, и серб остался в коридоре, чувствуя себя обобранным и выпотрошенным, чуть не голым.
Вернувшись в номер раздосадованным, он ворочался, задремывал и просыпался, снова засыпал и, погружаясь глубже, видел, как сперва приходит в сон к нему полазник, первый гость наутро после Божића, сербского полуязыческого рождества (важно, чтоб не пришла первой поутру женщина, иначе весь год в хате не переведутся жабы, ведь недаром говорят: баба что жаба). Полазник бьет веткой поленья в очаге, чтоб выбить больше искр и приговаривает: «Колико варница, толико оваца, новаца, чељади, говеди, ягњади, крмака, трмака…» Трнавац просыпался, снова засыпал и видел необъятную заснеженную землю вместо белых простыней. Там над курганами сугробов, под почетным караулом елей белый дом стоял, как ювелирное изделие, и в доме том, точно в гробу хрустальном спящая, заключена была царевна, оказавшаяся на поверку ведьмой. Она приходит к нему в сон и сыплет искрами сильнее, чем огонь полазника, и под ее ступнями тает снег, нашептывает в ухо сербу: «Ах, младо, отворяй-ка ворота, взгляни-ка на нашу невесту, руки замерзли, ноги промокли…» Тотчас свадебной гурьбой вваливаются сыровары, крещенские ряженые – жених, невеста, дед, свекровь, сваты, шум, звон, стук, невеста на руках держит ребенка – поленце, тряпками обернутое. Ведьма подталкивает в спину и смеется: иди, мол, поцелуй невесту. Но Трнавац знает, что невеста та – переодетый момак: только и ждет, чтоб кто поцеловал, чтоб оконфузить наглеца.
Как об иных несчастных говорят: у него подушка под головой вертится, так говорили про Трнаваца: его кава и на огне стынет. Еще в том возрасте, когда растут только румынские усы – мальчишеские, тощие – Трнавацу как-то сказал один цыган: «Левый глаз у тебя представляет то, что видишь ты в самом себе, и видение это вызвано во многом твоей матерью, как левая сторона тела связана с женским началом. Правый глаз являет то, что видишь ты во внешнем мире, это видение определено твоим отцом, как правая сторона тела связана с мужским началом. Левый твой зрачок распахнут шире солнца – женщины всю жизнь будут владеть твоими помыслами и телом. Правый твой зрачок меньше луны ущербной – внешний мир однажды для тебя захлопнется, как табакерка, и тебе решать, останется ли в нем к тому дню табаку хотя бы на одну понюшку».
Балканские подсолнечные страны проще относились к единению язычества и православия. И ведьмы здесь водились так же вольно, как зверье в лесу. Не так давно под Новим Садом снова начали, как встарь, тестировать невест на ведьмовство: девиц два раза взвешивали – без метлы и на метле, и если во второй раз девушка оказывалась легче, то ее считали ведьмой.
Трнавац понимал, конечно же, что она ведьма – эта русская, рыдавшая вслед ему в Шереметьево. Сам так и звал ее по-сербски –