Бермет не разочаровал: из ресторанной залы в номер серб вернулся весео. Там рухнул на кровать ничком и, подменяя сон хмельным беспамятством, остаток ночи видел необъятную заснеженную землю вместо белых простыней. Там над курганами сугробов, под почетным караулом елей белый дом стоял, как ювелирное изделие…
Проснулся серб от телефонной трели: снова Ненад (будет пытать, отчего младший брат еще не дома). И вновь Трнавац отключил звонок. Едва ладонь, нырнувшая в карман, когда он одевался, наткнулась на бумажку телеграммы, серб вновь стал мрачен. Раскалывалась голова, болело горло, словно и в самом деле ночевал в снегах. Последний раз он простужался в подмосковном доме, прозванном за роскошь ювелирным, – в первые дни зимы, когда тот особняк еще стоял просторен, пуст и бел. Порывшись в сумке, вытащил со дна оставшийся с тех пор спрей от ангины, брызнул в рот, и тотчас же, прихотью памяти, предстали у него перед глазами влажный парк и озеро, в котором многие его шальные сослуживцы видели русалку по ночам; на берегу ивы водят по воде ветвями, утки, трудно вспархивают над гладью, белки путаются под ногами елей; и самый дом: его терраса в форме растра и его лепные кольца на стенах, хромированные перила… Как павичевский доктор Сук Исайло, что, однажды пробудившись, обнаружил у себя во рту хазарский ключ принцессы Атех, Трнавац у себя во рту нашел целый гектар элитного закрытого поселка в Подмосковье. И долго в ванной сплевывал слюну, чтоб уничтожить запах, случайно воскресивший в памяти все до таких деталей, ювелирно-мелких. Трижды прополоскал рот мятным освежителем, а все казалось ему – русская землица на зубах скрипит.
В те дни Белград стоял легок и свеж. Весна брала свое: солнце растопленным бараньим жиром заливало улицы, пыль на ветру взвивалась в вихри, летала прахом стаявшего снега. И с неба рушилась лазурь. Где-то играла музыка с приличествующим сербам буйством, чуть только приглушаемая расстоянием – так очертания домов на дальнем берегу Дуная растворяются в воздушной перспективе. Над городом стояла дымка: то ли дымок от теплоходов, то ли дым от трубки джинна, что засел в кафане – играет на домре из цельного черепашьего панциря и один аккорд шайтанова персторяда берет, хитрец, зажимая струну кончиком хвоста.
«…у изградњи „Краљевског дворца“ у предграђу Београда активно је учествовао руски архитекта емигрант Николај Краснов, који је пре револуције радио у Русији за царску породицу. Неке просторије