– Постойте-ка… Трнавац – в честь Трнавы? – оживился собеседник, принимая карточку. – Небойша – уж не в честь ли башни?
Он угадал: одна из крепостных башен Калемегдана приходилась сербу тезкой, так и звалась – кула Небоjsa. Предание гласило: пять веков назад башня перелетела из Верхнего города в Нижний, чтобы не быть захваченной турками. Спустилась с неба, отчего и получила имя – Небо-йша. Другие, впрочем, говорили: башню так назвали за бесстрашие, за не-боязнь своих защитников, а третьи – что она, наоборот, служила складом и была не-боевой, Не-бой-шей. Как бы там ни было, минувшие пять сотен лет башня стояла, не сдвигаясь с места, и не открывала тайны имени, которым называли заодно и сербских мальчиков.
– Помнится мне, году этак в 1814, – начал румяный господин мечтательно, как говорят о виденном воочию, – когда любезная вашему сердцу Сербия была под властью турок, в монастыре подле Трнавы состоялась встреча сербских князей. И решено было поднять народное восстание. Выступили в день Крестовоздвижения. И поначалу даже удалось разоружить турок в Трнаве, отбить город. Но сопротивление было подавлено, после чего турецкая жестокость превзошла всякую меру. В Белград со всех концов страны текли колонны пленных. Держали их в башне Небойша, а затем казнили – сажали на кол прямо под стенами башни. Крестовоздвижение обернулось воздвижением колов. Ужасная история, не правда ли?
Трнавац, с неприятным чувством выслушав бородача, полез в карман за сигаретами. Толстяк непрост, подумал серб: из тех, кто и крестясь мух отгоняет. Хотел ответить холодно, однако тучный господин засобирался уходить. Поднялся, закряхтев, и, огибая стол, склонился к сербу, хохотнул баском и прошептал над ухом:
– А братца-то вы своего, старшого, хорошо упрятали – сам черт не сыщет!
Трнавац онемел, лишь взглядом проводил бородача. Забыл курить, и сигарета его свесилась с губы безвольно.
Никто не знал об их размолвке с Ненадом. Даже в кругу родных. Откуда было знать прожорливому русскому? Догнать его? Переспросить? Только бородача уж след простыл – толст, а проворен, шельма. Шайтан. Кабы знать наперед, Трнавац пригляделся бы, не вьется ли за толстяком кончик хвоста, выбившийся из брючины.
Два брата, Ненад и Небойша были разные, как не родня. Ненад – могутный, рослый, строгий. Подле него Трнавац-младший был всегда в тени, как тонкий клен под дубом-записом. Ненад служил Небойше воплощенной укоризной. Даже теперь, в свои «под сорок», думая о брате, Трнавац трепетал и вживе слышал недовольный голос Ненада, тот неизменно говорил ему о долге – сыновнем, мужнином, отцовском, – и Трнавац чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Впрочем, теперь вина и впрямь имелась. На полпути к Белграду показалось было, что оторвалась, отброшена от самолета вихрем реактивных газов и растворилась в облачном хвосте. Но нет.
Из-за