IV
Зажглись первые звезды – ясноглазые – мудрые. Блудница-ночь горланила пьяные песни под аккомпанемент краснощеких покорителей бутылок. Серая тоска схватила помутившиеся сознания в охапку и бросила под ноги горелой земли. Один из бедняг, человек несчастный, слишком много выпивший, шатался в такт исступленному крику луны и яростно вырывал длинные кудри. То ли не понимал, зачем они вообще нужны, то ли воображал их падшими звездами. Но голова не небо, и он это прекрасно сознавал, оттого мучился еще сильнее. То, к чему его так влекло, находилось слишком далеко, слишком высоко – недостижимо. Приняло в объятья юную душу и хорошенько припрятало: «Теперь ты не из земных». А человек, некогда влюбленный в исчезнувшую, спрятанную, добровольно отправился на фронт страдания. – Ли-и-ида! – сипят его надтреснутые легкие, и вся Вселенная невольно сжимается от этого пронзительного крика, съеживается, горбит спину – не хочет слушать, не желает растворять в воздухе. Скиталец этого, разумеется, не знает:
– Ли-и-ида! – протяжно в абсолютной тишине. Каждая нотка – новый порез сентиментального сердца. – Ли-и… – звук замирает на полуслове, не хватило не дыхания, а силы духа. Что-то оборвалось в нем, этом Богом забытом пьянчужке; вышла из строя какая-то очень важная струнка, отлетела прочь клеточка души, что в ямочке под подбородком на шее.
– Позвольте! – девушка в светло-серой ветровке взяла его за руки – спасла от неминуемого падения. – Почему вы кричите? – наивно, недоуменно, открыто.
Алкоголик недоверчиво покосился на нее. Черная челочка, голубые глаза, белая кожа, алые губы (кровь-вино), дрожащие руки. Ага, все-таки боялась этого незнакомого человека, на ночь лишенного рассудка; боялась и в то же время не могла пройти мимо. Держала за руки, заглядывала в отгоревшие глаза и спрашивала: «Почему вы…»
– Кричу? – переспросил трагический захватчик винных прилавков, захлопал влажными от слез ресницами, – Я ищу Лиду. Лида… Знаете такую? Она красивая… Бросилась под трамвай…
– Мне очень… – девушка недоговорила;