Критика и критики в зеркале Серебряного века. В. Н. Крылов

настоящий момент мне трудно ответить и самому себе на вопрос: отнесся ли я тогда к “Отцам и детям” вполне объективно, распознал ли сразу огромное место, какое эта вещь заняла в истории русского романа в XIX в.? За одно могу ответить и теперь, по прошествии целых сорока шести лет, – что мне рецензия Антоновича не только не понравилась, но я находил ее мелочной, придирчивой, очень дурного тона и без всякого понимания самых даровитых мест романа, без признания того, что я сам чувствовал и тогда: до какой степени в Базарове уловлены были коренные черты русского протестанта против всякой фразы, мистики и романтики. Этот склад ума и это направление мысли и анализа уже назревали в студенческом мире и в те годы, когда я учился, то есть как раз во вторую половину 50-х годов»[34].

      С конца 1980 – начала 1990-х годов в нашей стране начался процесс отказа от революционно-демократической части наследства русской критики, в наиболее радикальном виде выразившийся в идее о «контркультурном характере русской литературной критики» и ее «покушении на литературу»[35]. В результате вместе с «фундаментальным лексиконом» уходящей эпохи был «выплеснут» и Белинский. «Современное культурное сознание, – отмечает Г.Ю. Карпенко – совершенно несправедливо обошлось с “великим критиком”. На недавнем историческом переходе с ним произошло непредсказуемое превращение: победитель “там”, он вдруг оказался проигравшим “здесь”. “Там” он успешно боролся с Ф. Булгариным, О. Сенковским, Н. Полевым, С. Бурачком, со славянофилами, а “здесь” его попросту нет, он почти совершенно забыт»[36].

      Одновременно возник интерес к фигурам, которые долго замалчивались по разным причинам – и не только из-за их эстетизма, как, скажем, к модернистам Серебряного века, но и славянофилам, религиозным философам (здесь даже проявилась тенденция смены «маятника»), к линии консервативной мысли (например, к М.Н. Каткову – с 2010 г. Институт научной информации по общественным наукам РАН выпускает Собрание его сочинений в шести томах), издается публицистика и критика М.О. Меньшикова, пропагандируется наследие К.Ф. Головина (Орловского) и его вышедшая тремя изданиями в конце XIX – начале XX в. книга «Русский роман и русское общество». Но, с другой стороны, в серьезных научных исследованиях и отринутый Белинский прочитывается по-новому, например, в монографии и диссертации Г.Ю. Карпенко. Исследователь задается вопросами: наступает пора, когда нужно решить: действительно ли наследие Белинского содержит только такие идеи, которые, утратив жизненность в современную эпоху, окончательно сданы в архив, или оно обладает непреходящей ценностью и остается по сей день актуальным, может волновать нас и влиять на нашу духовную мироориентацию, служить источником методологической надежности и эвристических озарений? И приходит к выводу: «Творчество Белинского представляет собой удивительный феномен полифонического развертывания мысли, высказывание повышенной интеллектуально-образной активности. “Поэтическая”