И в этом есть свой резон. Действительно, риторическое воздействие статей даже выдающихся критиков несравнимо с тем, как могут воздействовать на человека тексты художественной литературы. К ним неприменимо отнесенное к классикам литературы выражение Д.С. Мережковского «вечные спутники», что вызывало порой сожаление ценителей талантливой критики. Так, А.И. Куприн, выражая восхищение талантом Петра Пильского, заметил: «Как жаль, что блестящие газетные статьи и заметки живут всего один день, подобно пестрым мотылькам»[21]. Ему вторит и категоричное утверждение исследователя: «Время ее действия – “сейчас”… Собственно же критика, критика как таковая, сделав свое дело, умирает»[22]. Однако не во всем можно согласиться с подобными суждениями. В истории как русской, так и европейской литературы есть и другой взгляд на значение литературной критики в обществе и ее соотношение с литературой[23].
Для европейского художественного сознания конца XIX в. характерна позиция О. Уайльда, выраженная в диалоге «Критик как художник». Центральный тезис Уайльда – критика имеет художественный характер. «По отношению к рассматриваемому им произведению искусства критик оказывается в той же ситуации, что и художник по отношению к зримому миру форм и красок или незримому миру страстей и мыслей. <…> Я бы назвал критику творчеством внутри творчества. Великие художники от Гомера и Эсхила до Шекспира и Китса не выискивали свои темы в жизни, а обращались к мифам, легендам и преданиям – так и критик берет материал, который, так сказать, был для него очищен другим, уже добавившим сюда форму и цвет, рожденные воображением <…> Критика – это хроника жизни собственной души»[24]. В данном случае критика понимается как необходимая часть творчества художника.
В связи с этим Уайльд пересматривает взгляд на природу критической интерпретации: «… лишь выявляя во все большей степени собственную личность, критик может интерпретировать личность