не вроде —
лишь бы «как бы счастливым» не стать
в «как бы жизни»
и «как бы свободе».
Мое завтра
Трясся Кремль.
На трибуне шел бой.
Молодым генералом оплеван,
упоен перестройкой,
собой,
безнадежно я требовал слова.
Лез я,
голову очертя,
понимая те игры едва ли.
Обещали мне «завтра» вчера,
но опять мне его не давали.
Знать не зная, что он обречен,
и спасая меня от азарта,
мне записку прислал Горбачев:
«Ваше завтра —
оно послезавтра».
Перестройка —
наш преданный сон.
Тех надежд не спасти, как ни жилься.
Чем же все-таки был я спасен?
Озорным обожанием жизни.
Клеветой мою душу прожгло.
Меня сплетнями всеми хлестало.
Мое время —
оно не прошло.
Мое время еще не настало.
К свадьбам всем —
я вино в погребах.
Я – всех женщин любовник глазами.
Столько губ у меня на губах
пахнут морем, тайгой, поездами.
И раздвоенным языком
клевета меня не слизала.
Старость?
Смерть?
С ними я не знаком.
Мое завтра —
оно послезавтра.
Тетя Ра
Чтоб в пеленках не было мне сыро,
с детства я искал себе кумира.
Словно мое первое ура,
выкрикнул я вместо «тетя Ира»
краткое и радостное «Ра»!
И с пеленок – революционен
стал я из любви к СССР,
к моей тетке, к рикшам на Цейлоне
и такой красивой букве «Р».
Тетушка в своем Архитектурном
величавей всех кариатид,
подвергалась осужденьям бурным
за ее некомсомольский вид.
За рисунки прозванная «Репин»,
танцевала тетка, да и как!
Этот Репин был великолепен
в буржуазно-шелковых чулках!
И хотя за проволокой где-то
был отец как вражеский шпион,
целый корпус пажеский студентов
в дочь антисоветски был влюблен.
И сосульки падали с карнизов
к ее ботам грудой серебра,
если проходила, словно вызов,
в шляпке с вуалеткой тетя Ра.
Почему ее не посадили?
До