Территория их лагеря или, точнее, детской площадки, находилась за городом, почти в лесу, но главным отличием её от настоящего пионерского лагеря было в том, что пионеров после шести часов вечера каждый день отвозили в город на стареньком урчащем автобусе, а утром привозили назад, потому что лагерь не был оборудован ни палатками, ни спальными местами в стационаре, как говорили взрослые, кроме медпункта с одной жёсткой койкой, да и с питанием было не густо: постные щи да каши – лагерь был бесплатный, в основном для детей-сирот и отличников учёбы. О том, что расходовалось много бензина, никто не думал – его щедро обеспечивали шефы с завода металлолитографии.
Вере было тогда, наверное, лет восемнадцать, она только поступила в педучилище и для стажа работы пошла на лето подработать пионервожатой, но всем казалась взрослой, и воспринимали её пионеры, Севкины приятели, как очень симпатичную, но всё-таки «тётку». Он поэтому тоже не сразу понял, что влюбился. Он заприметил сначала совсем другой объект романтического внимания, Аню Летянскую. Аня хорошо пела, её всё время заставляли участвовать в самодеятельности, и она была на виду – яркая, пригожая и со звонким пионерским голосом. Когда она пела «Там вдали, за рекой зажигались огни, в небе ярком заря догорала…», её голос вызывал дрожь, взрослые сосредоточенно и серьёзно слушали, девчонки её ненавидели, а все мальчишки представляли себя бойцами Будённовской армии и мечтали вынести Аню из горящей избы, подожжённой белогвардейцами, или зарубить саблей всякого, кто захотел бы её обидеть.
Севка тоже так мечтал и поэтому думал, что в Аню влюблен. Вот он ловко спрыгивает с коня, врывается в избу казацкой станицы, хватает саблю из ножен, замахивается на врага, схватившего Аню, и бросается на белогвардейца – вжик! – сабля звенит, и тот падает замертво на пол, а освобожденная Аня бросает на него, Севку-красноармейца, восхищённый и благодарный взгляд. Романтика!
Но скоро выяснилось, что она ему нравилась только на сцене, пока пела. В остальное время она была, как и другие девчонки, глупой, болтливой и вредной. Один раз она даже больно шлёпнула Севку по руке, когда он нетерпеливо схватил кусок чёрного хлеба из большого алюминиевого таза, в котором дежурные разносили хлеб на завтрак и горкой выкладывали на плоские тарелки с зелёной полустертой надписью «Общепит».
– Ты что, Чернихин? – крикнула своим звонким голосом Аня. – Думаешь, тебе можно, когда другим нельзя? – и – бац его по руке. Хлеб выпал прямо на пол, Севка поднял его и виновато положил