Папа и дядя Андре, словно сговорившись заранее, едва ли не вплотную приблизились к женам, явно намереваясь в случае чего, растаскивать их по разным углам.
Андре Моро – высокий, поджарый, взглянул сверху вниз на жену, которая была ниже на голову и, приобняв ее одной рукой, добродушно улыбнулся нам, отчего напряжение немного рассеялось.
Мама, поймав острый взгляд его зеленых глаз, тоже выдавила из себя улыбку.
– Очень рада была повидаться, – соврала она, взяв отца под руку. – Нам пора, мы и так застряли здесь почти на час.
Я первым с радостью прошел мимо, к кассе, отец и дядя Андре обменялись торопливым рукопожатием – то ли запоздало здороваясь, то ли на прощание, а мама, выпрямив спину, прошагала вперед, не забыв осмотреть быстрым взглядом содержимое тележки сестры и зятя. Разглядев там две бутылки вина, она ехидно усмехнулась и, направилась к кассе следом за мной.
***
– Ты видел, как она на меня посмотрела?
Я прибавил громкость музыки в наушниках, но мама все равно была громче.
Отец, то и дело отворачиваясь и постукивая пальцами по рулю, казалось, медленно закипал от злости.
– Выперлась в город в том, в чем уважающие себя люди постыдятся на лужайку выйти… Нет, ты видел этот голый живот? Вести себя как подросток – это ее фирменный приемчик: что в одежде она как подросток, что в голове. Тридцатишестилетняя женщина, которая ведет себя таким образом, выглядит смешно.
Справедливости ради, можно было, конечно, добавить, что единственным, что выдавало возраст Элис Моро, был ее паспорт, и что будучи счастливой обладательницей стройной подтянутой фигуры, она могла носить ту одежду, которую ей вздумается, не боясь выглядеть нелепо. Но если попытаться возразить Клариссе Смоллетт в момент ее негодования, можно изрядно вытрепать себе нервы и проиграть спор.
– Какая, ну какая тебе разница, в чем она одета? Успокойся, пожалуйста, – как мантру повторял отец. Готов поспорить, у него дергался глаз. – Что она опять сделала не так?
«Она ничего не сделала! Надо вывешивать над магазином табличку „Кларисса, не входи!“, когда Элис Моро закупает продукты!» – едва не выкрикнул я, но сдержался.
Самое обидное, что из-за нелепой обиды невесть на что, понятное только маме, в нашем доме, предвкушаю, снова воцарятся недельные словестные боевые действия. Сейчас мама накинется на отца, за то, что тот пытается ее урезонить, затем отец назовет ее психованной, а мама снова сведет тему к супружеской неверности. Когда приедем домой, попадет еще и Джеки, которой вообще в магазине не было, за то, что та смеет ходить в гости к Элис и Андре и обедает там, предпочитая их еду домашнему диетпитанию. Я буду за ужином сидеть, как неприкаянный родственник в середине стола, давиться едой и, в конце концов, с двух сторон на меня гаркнут: «Иди к себе!», так, словно мне десять и это