У Спенсера я бывал довольно часто, а летом, бывало, и неделями жил, по той простой причине, что с постоянными разъездами его отца, он, фактически, жил один, а мистер Мэйфорд, очередная мачеха и залетный дядя-путешественник скорее были гостями, нежели членами семьи. И, даже несмотря на то, что я был частым гостем в доме Мэйфордов, один я бы уж точно заблудился в лесу, прежде чем отыскать широкую тропу, высаженную с обеих сторон хвойными кустарниками, ведущую к дому. Хоть и не сказать, что у нас такой дремучий и густой лес, в котором легко потеряться, да и дом Мэфордов видно издали.
Большой и добротный, он выглядел слишком дорогим и стильным для того, чтоб тесниться на небольшом участке в черте города, где окна одного дома выходят на лужайку другого. Первый этаж отделан камнем, второй – массивным деревом, в огромных окнах часто горел теплый свет – ориентировочный огонек в лесу.
– Нет в кустах Харви Хогана? – фыркнул я, нарочито прищурившись.
Спенсер коротко улыбнулся и открыл стеклянную дверь.
Низенькая экономка Нора, облаченная в наглаженную белую рубашку и черную юбку ниже колен, тут же повернула голову и, поспешила к нам, цокая низкими каблуками удобных туфель.
– О, вот он как раз вернулся, – воскликнула экономка и, одними губами прошептав мне слова приветствия, протянула Спенсеру телефон. – Поздоровайся с папой.
– Чьим?
– Своим, – в один голос вразумили мы с Норой.
– Привет, папа, – не прижимая трубку к уху, проговорил Спенсер и вернул трубку экономке.
Чуть закатив глаза, Нора снова прижала телефон к уху и, легонько хлопнув меня по спине, пригласила войти.
– Майкл, пора бы вам уже открыть для себя понятие «отпуск». – Мы уже поднимались по лестнице, когда Нора продолжала разговор с хозяином дома.
Маршевая лестница из темного дерева была натерта до блеска и всегда, сколько я себя помню, казалась мне ужасно скользкой, даже стеклянные ограждения блестели, а ладонь так и соскальзывала с перил – на полироль кропотливая Нора не скупилась. Все мои мысли были о том, как бы не грохнуться на ступеньках, аж испарина на лбу выступила, Спенсер же, лихо перескакивая через одну ступеньку, явно не разделял моего страха поскользнуться.
– Я думал, Эбигейл дома, – протянул я, наконец, поднявшись на второй этаж.
Вот, чего не хватало на первом этаже – в последние полтора года, как я не приходил к Спенсеру, его молодая мачеха постоянно сидела у камина в гостиной, сонно переключала каналы, тыкая наугад длинным ногтем в кнопку на пульте, и, удостаивая и меня, и Спенсера бесцветным взглядом, снова поворачивалась к экрану. Иногда же, когда она была в особо хорошем настроении, могла поздороваться, а однажды даже поинтересовалась у меня, как