Алексей слишком доверчив, прост и бесхитростен. Каллистрат по земле ходит крадучись, глазами чёрными смотрит на мир сумрачно, с завистью ко всему, откуда шёл свет. Тёмен душой, понять её было трудно, не то, что брат его Алексей, – душа нараспашку, твёрдо ступающий по земле с высоко поднятой головой. Алексей был чист душой и крепок, никогда не унывал, к работе подходил обстоятельно и делал её споро. Бывало, сидит, мастерит что-нибудь, глаза сияют, огнём голубым всех освещают, и поёт, да, так звонко, что за душу его песнь хватает. От его сияющих глаз, от улыбки светлой всем легко становилось, а на душе у каждого, кто рядом с ним, радость и покой. Говорит тихо, спокойно, каждое слово веско, обдуманно. Слушать его отрада. Молод, а совет иной раз такой даст, что общинники, жизнь прожившие, удивляются: «Откуда у юноши такие мысли правильные». Не чета он брату своему младшему, постоянно хмурому, завистливому и к работе не охочему. Одна семья, отец и мать одни, за столом одним сидели, и в возрасте не велика разница, всего в два года, росли вместе, всё поровну, ан нет, старший – добрый, последнее отдаст; младший – злой, последнее заберёт.
– Не скажи, мил братец, воздух он у каждого свой. Ты вот что чуешь? – продолжал разговор Алексей.
– Чую… – подняв голову и поведя носом. – Ничего я не чую, дышу и всё тут, – вновь склонив голову к земле, буркнул Каллистрат. – Некогда мне тут с тобой о воздухе думать, да принюхиваться. Коровьими лепёхами он пахнет, говном ихним, вот и весь сказ.
– Э-хе-хе, брат разлюбезный. Да разве только этим воздух пахнет, в нём пряный дух земли, аромат трав! Так бы и пил его, прям кусками в пригоршни брал, и пил, пил и пил, впитывал в себя. А ты… лепёхи! – Что с тобой последнее время делается, не пойму! Почему молчишь всю дорогу? Какие такие мысли терзают тебя? Что голову опустил, или беда приключилась? Или печаль на душе? Скажи, не таись от брата кровного, помогу всем, чем смогу.
– Что ты мне всё мил, да разлюбезный, я тебе, что… девица красная? Слушать тебя противно! – поводя глазами по земле, возмущённо проговорил Каллистрат. – Вышел я уже из того возраста, когда можно было так обращаться ко мне. И вообще, что же такое может приключиться у меня? Иду себе мирно по батькиному сказу к реке, чтоб, значит, вентери проверить, спокойно иду, никого не задеваю, а ты тут со своими цветочками-кусочками, да разлюбезностью пристал. И некогда мне печалиться. Нет у меня мыслей никаких, не отвлекай, а то пропущу.
– Это что же ты такое пропустить можешь? Поделись, коль не секрет, – не обидевшись на брата, сказал Алексей.
– Некогда и всё тут! О чём