Ворожея, видя, что уловка не пришлась хозяйке по нраву, и что та действительно не просто любит, а ценит супруга, по-другому заговорила:
– Успокойся, не со зла говорила, тебя испытывала, а потому скажу, в чём я выход вижу из положения твоего трудного. Не кручинься, не переживай, не всё у тебя потеряно, здоровье, силы есть, а главное, любовь незапятнанная осталась. Не зря нам, женщинам, мудрость особая дана, не держи обиды на супруга за слабость его, что пошел на твоём поводу на сделку с совестью. Мужики, по сути, кое в чём слабее нас – женщин. Все мы под Богом ходим, он всему хозяин. Иди-ка ты прямо сегодня в церковь, исповедуйся. Благодетель наш Христос, всемилостив, всемогущ и в добрых помыслах людских, помощник истинный.
– Не верю я, что слаб корень у мужа твоего, тем более кровь в нём цыганская имеется. Я верю, и ты поверь, будут у тебя по весне дети. Будут! Не от себя говорю, а от сути цыганской. Специально вернусь к тому сроку, захочешь – крестной нарекусь. Ну, а за пожелания мои и совет, не обессудь, так положено, дай мне денежку любую.
Аксинья без раздумий достала двадцать копеек и без сожаления отдала монету цыганке.
Расцвела душа у Аксинье, уверилась женщина в своём материнстве, а главное, силы в себе нашла, яркий свет в судьбе увидела. Одно мучало, правду сказала цыганка, мечется меж двух огней, между любовью своей к мужу и брату его, оттого и намекнула Василию, что хочет ребёнка похожего на него.
В церковь пошла, с Богом пообщалась и к батюшке Алимпию с недугом душевным обратилась. Священник без расспросов лишних свершил чин исповедования, не на виду у всех, а в комнате-исповедальне.
Домой Аксинья с легкостью в душе и на сердце возвращалась, неся в себе надежду, уверенность, что будут у них с Василием свои дети и познает она счастье материнства.
Василий.
Не менее тягостен и Василию этот день показался. Дорога к охотничьему домику сразу не заладилась. Всего-то часу не прошло, как с Фёдором повздорил, ливень на тайгу обрушился. С деревьев льёт, под ногами всё разбухло, идти вперёд невозможно и назад дороги нет, – ноги по мокрой траве скользят, если подъём, так чуть ли не на карачках, если спуск, так на заднем месте, мучение, не дорога. Дальше, ещё хуже.
Путь к домику пролегал через горный ручей, так он в этот ливень рекой стал бурливой, кипящей, ступить в такую реку опасно, подхватит, закружит и утащит под коряжину или во второе русло, что нередко под дном реки нарождалось, а там поминай, как звали, век не сыщут.
Планы утренние, чтобы еще засветло в домик охотничий прийти, вмиг рухнули. Постоял у реки, потоптался, решил здесь же заночевать, благо дождь потихоньку ослаб и к вечеру прекратился. К рассвету и река ослабла, превратившись снова в слабый ручеёк. Пошёл дальше. Частенько падая на спусках, увазёкался хуже ребёнка несмышлённого, но всё же к полудню, уставший и промокший насквозь, грязный с ног до головы, достиг