– Не быть этому никогда!
Вспомнила бабушкин наказ. Бабушка всегда говорила: «Нет, внучка, жизни плохой, а есть отношение недоброе к своей судьбе, все невзгоды да неприятности изживай любым задельем».
Этот наказ заставил Аксинью хозяйством заняться. Хоть и не решила, как со свояком обойтись, баню все же протопила. Зная, что Фёдор туда придёт, сказала себе: «Вот пусть паром дурь всю и выгонит».
Работы по дому уйма, но руки и ноги от терзаний, переживаний и дум, словно заиндевели; чуткость и плавность утратили. Начала доить любимую Зорьку, а та, хоть и животина, сразу учуяла неладное в хозяйке. Пальцы Аксиньи соски грубо тискают, стала корова истошно мычать, а потом, взревев, брыкаться стала. Молока мало дала и ко всему копытом ведро опрокинула. Решила хозяйка яйца от курочек собрать. Вошла в стайку, так петух, что обычно поутру хозяев будил, вдруг расквохтался, а потом вовсю кукарекать начал средь бела дня, чем собаку всполошил. Та взвыла, словно к беде какой. Вконец измотанная Аксинья в дом вернулась, стала вещи перебирать, потом угольков в утюг насыпала и стала их гладить. Гладит и причитает:
– Васечка, любимый мой, что же я баба дура этакая надумала. Да, как же такие мысли дурные в голову-то мою залезли?
Стоит, клянёт себя, на чём свет стоит. Задумалась и насквозь прожгла праздничный сарафан, что муж на масленицу подарил.
– Господи, прости ты меня дуру окаянную, – отложив утюг в сторону запричитала Аксинья и, пав перед иконой на колени, стала неистово молиться.
К вечеру, изрядно устав и обессилев, легла в постель и уснула. Сквозь сон слышала шум на подворье, да только усталость сильно сморила, или на то божья воля была, не смогла подняться до утра. Днем слухи о ночном происшествии стали известны Аксинье. Поняла она, кто и зачем рядом с её домом переполох устроил.
Из дома вышла, расспросить, что в селе нового, узнать, не догадался ли кто, отчего переполох, а по пути в лавку сходить, посмотреть, как наёмный рабочий торг ведёт. Идёт по улице, а навстречу цыгане.
Зная о цыганской родословной своего мужа, Аксинья, тем не менее, цыган остерегалась. В том вина бабок была, в детстве заложили в её сознание мысль о том, что все цыгане детей и коней воруют и порчу на людей наводят. И уже, будучи замужней, увидев, как те по дворам с товаром ходят, калитку и двери закрывала, словно нет никого дома.
Испугалась, хотела обойти их, а ноги не идут, тяжёлые стали, будто по гире к ним привязали. Самая старшая цыганка дорогу перегородила и, глядя в глаза Аксинье, ласковым